Фигль-Мигль - Долой стыд

— Я не хочу с ним ссориться! — сказала Машечка с отчаянием. — Ты сама видишь! Всегда происходит одно и то же!

— И кто же в этом виноват? Как кто! Кровавый режим!

Кирюша, говорю, прекрати. Машечка, успокойся. Я с восьмого класса не видела, чтобы мальчик и девочка так себя вели.

Это их угомонило. Машечка, покраснев до ушей, вспомнила, что у неё встреча с новым клиентом, а Кирюша вспомнил с большим скрипом, что давно не школьник. Даже от комментариев удержался, лапочка. Начал было «твоя подружка...», но посмотрел на меня и передумал.

Пойдём, говорит, пройдёмся.

Мы и пошли, через Фонтанку, мимо замка, сквозь Михайловский сад, куда глаза глядят. Быстро стемнело, город, в снегу и огнях, был такой красивый, весь кружевной, и снег полетел, тоже кружевной и прозрачный. Кто бы, глядя на него, сказал, какая ближе к ночи разыграется метель.

— Не знаешь, куда Савельев-младший делся?

Я очень хорошо знала, потому что делся Павлик не сам по себе. Сам по себе он был в истерике и кричал, что совершит самосожжение на видном месте (он ещё не решил, где именно, перед Смольным, или ГУВД, или штаб-квартирой Демократического Контроля на Гагаринской), или все эти места (хотя бы одно; нужно выбрать какое) подожжёт-взорвёт; или сделает что-нибудь другое страшное всем на память — потому что нельзя же в самом деле так топтать человека и над ним измываться, — и мне стоило большого труда привести его в чувство и понять, что случилось. Павлик наговорил о Кирюше такого, что мне стало не по себе. Но я всегда делаю поправку на заморочки мужчин и их способность громоздить кносские лабиринты где попало.

Подумала и говорю: ну вот что, Павличек, тебе нужно уехать на какое-то время и куда-нибудь за пределы. Есть у тебя «шенген»?

«Шенген» у него, конечно, был, у профессорских внуков он всегда есть. И «шенген», и друзья в Европе, и возможность отсидеться в каком-нибудь немецком университете. Но Павлик считал, что на него уже объявлен план «Перехват».

— Кто меня выпустит! — сказал он гневно. — Во всех аэропортах ориентировки!

Бедняжечка. Кое-как уговорила уехать хотя бы в Финляндию, лично затолкала в автобус. Уже он мне и сообщение прислал, что добрался.

Кирюше говорю:

— Нет, не знаю.

Это их игры, пусть, если хотят, играют сами. В этом мужчинам нельзя потакать, не то они начнут думать, что их игрушки имеют ценность и для тебя тоже, и с тобою, значит, можно вообще не считаться.

— Анжела, говори правду.

Да с какой же это, думаю, стати? Я попросила тебя помочь, и ты помог так, что бедняжка Павлик едва рассудка не лишился. Станислав Игоревич шептался с тобой по углам, и где он теперь. Машечка по тебе сохнет, как восьмиклассница, и как ты отвечаешь. Ты всех нас, не успеем моргнуть, бросишь в топку служебного интереса.

— Зайка, я действительно давно его не видела.

— Ты, когда врёшь, глазами улыбаешься.

— Я никогда не вру.

— Ну вот опять.

Он на меня смотрел, и это был взгляд, который заставил меня насторожиться и напомнить себе и ему, что я практически замужем.

— А ведь я тебе нравлюсь.

Он мне да, нравился, и, наверное, для всех было бы лучше, если бы это его занесло в мой супермаркет годом раньше. Я понимала его шутки. Его не сердили мои вопросы. Мы с ним говорили про Фонд, и Станислава Игоревича, и Каткова, и даже Демократический Контроль — поразительно, сколько набралось за считанные месяцы тем для разговоров, — и вместе смеялись. И быть вместе у нас тоже могло получиться. Думать об этом теперь не имело смысла. Слишком поздно.

Чтобы прожить с кем-либо долгую и счастливую совместную жизнь, нужна Решимость. Не позволяющая, помимо прочего, метаться от одного к другому, перебирать, подыскивать, что получше. Ничего из этих метаний не выходит, кроме привычки бросать и начинать заново, каждый раз со всё менее обоснованными надеждами и всё более неадекватной самооценкой.

Я дала себе слово, что присмотрюсь, очень хорошо подумаю, выберу и приму последствия. Раз и навсегда.

— Анжела, да посмотри же ты на меня! Когда ты поймёшь, что ошиблась?

Труднее всего было ответить так, чтобы это не звучало приглашением к диалогу. Скажу: тебе-то из-за чего беспокоиться? Он скажет: потому что ты мне не безразлична. Скажу: тебя это не касается, а он: а я хочу, чтобы касалось. Ты не понимаешь! — Попробуй сделать так, чтобы понял. Слово за слово, и вот уже девушка рыдает в объятиях так вовремя подвернувшегося молодого человека, и начинается тот самый кошмар, в котором я зареклась участвовать.