Фигль-Мигль - Долой стыд

Соня не сделала ни одного лишнего движения. (Вот так же, наверное, деловито и чётко она давала отпор своему незадачливому насильнику.) Убедившись, что я дышу и в сознании, она вернулась на кушетку и задумчиво продолжила:

— О себе заботятся только такие мужчины, которых и не жалко было бы потерять. Чем он лучше, тем безответственнее относится к своему здоровью. Почему так, доктор? Сидите, не двигайтесь. Я вам скажу почему. У правильных мужчин, видите ли, есть ценности, приоритеты, дело жизни — все эти вещи, которые мешают окружающим, жене во всяком случае. Только без этих мешающих вещей получается ничтожество, которое живёт от кардиограммы к кардиограмме. Кардиограмму-то сделайте, не тяните.

— И так прекрасно помру.

— Да уж конечно. Ничего с вами не случится. Переутомились, и всё. Скоро праздники, отдохнёте. Едете куда-нибудь? Мы с Димой едем в Париж. Что-нибудь привезти?

Все едут в Париж, подумал я. Вот и Блондинка говорил, что едет. Даже моя сладкая дура положила на стол рекламный буклет с зимними видами спорта.

— Себя назад привезите. В целости и сохранности. ...Соня, что случилось с вашим отцом?

— Вот теперь я вижу, что вам полегчало.

— И всё-таки?

— Он погиб.

— В девяносто первом?

— Почему в девяносто первом?

— ...Вы что-то говорили насчёт ГКЧП.

— Ничего я такого не говорила!

Очень даже сказала, подумал я, и не удивительно, что теперь отпираешься. Врущий человек, если он говорит много, не может не проговориться. Его спасает только невнимательность слушателей. Но если слушатель сидит цепкий и сосредоточенный, и с кипой записей, которые он время от времени просматривает и осмысляет... о, такой выведет лгуна на чистую воду.

Не в стиле ретивого следователя. Это Крыса может в своём кабинете уличать и трясти протоколом, хотя и он так не делает. Какой смысл ткнуть свидетеля носом: вот же вы сами сказали такого-то числа полгода назад, — если тот немедленно завопит, что его вынудили, что его неправильно поняли, что все эти показания — фальсификация. Тем более завопит Соня.

— Ладно, — сказал я, — ошибся. Так и когда это на самом деле было?

Настроившийся на битву человек оказывается немного дезориентирован, когда с ним никто не бьётся. Он весь такой сам в броне плюс на танке, а вокруг вдруг пляж и рекламная съёмка «Баунти». И даже танку понятно, кто в такой ситуации выглядит дураком.

— Ну, допустим, у папы в девяносто первом были проблемы, — сказала она осторожно. — Но он выкрутился. Сжёг партбилет, конечно. И сделал заявление, что не поддерживает... то есть наоборот, поддерживает... Кого надо — поддерживает, кого не надо — нет. Неужели вы не понимаете, насколько мне неприятно об этом говорить?

— Ну а потом?

— А потом он просто исчез.

— Как это исчез?

— А как люди исчезали в девяностые? Вышел из дома и не вернулся.

— Но он не просто какой-то человек. Он действующий сотрудник... Он был действующий?

Соня уже раскаивалась, что дала вовлечь себя в этот разговор, и её красивое, без возраста, лицо застыло. (Чёрта с два Соня Кройц позволит себе лишнюю гримасу, улыбку. Гримасы, улыбки — проводники морщин.) Если я продолжу давить, она просто нагромоздит очередную гору лжи.

— Соня, мне нужно трудоустроить дизайнера по интерьерам.

— Педик?

— Нет.

— Симпатичный?

— Это девушка.

— А... Так бы и говорили. Ваша девушка?

— Не в том смысле, но да. Моя.

Это наглое невнятное заявление привело её в хорошее расположение духа. Мы расстались полностью примирённые, и уже через пару дней я смог снабдить Мусю контактами потенциальных заказчиков. Люди в Сонином кругу постоянно что-то делают со своей жилплощадью, не в состоянии остановиться, но поскольку этот невроз одобрен духом времени, Минздрав одобряет его также.

Проклятье, должен же я был хоть что-то сделать.

А потом пришёл Крыса.

Он пришёл ко мне на Фонтанку, средь бела дня, с парадного (он же единственный) входа — по одному этому можно было понять, насколько всё разболталось без Штыка и летело, на лету рассыпаясь, в пропасть. Он чудом попал в окно между клиентами, и на клиентов, окажись кто-нибудь из них в кабинете, раскинувшийся на кушетке, ему было очевидно наплевать, он не задумался бы выставить их прочь пинками, такой у него был вид.

Я предложил ему стул — он сел. Налил — он выпил.

— Как бы это сказать...

— Скажи хоть как-то.

— Насчёт Штыка.

— Да?

Он не хотел говорить то, что ему предстояло сказать, и я машинально перешёл в режим работы с клиентами, на тон уверенный, безмятежно холодный. Что-то от горных вершин должно быть в этом холоде, от олимпийских небожителей. Это помогает.