Фигль-Мигль - Долой стыд

— Зачем Кирюше говорить неправду?

— Это у него входит в служебные обязанности.

— И к нам в Фонд он по службе ходит?

— К «нам» в Фонд! Аля, ну почему ты никак не образумишься! Что такого в этом проклятом Фонде! Они же ретрограды! Пещерные! Ископаемые! Повзрослевший Имперский разъезд! Полная преемственность!

— ...А с Павликом ты видишься?

— При чём здесь Павлик!

Она явно пыталась меня о чём-то спросить, и я рада была бы ответить, но как? Кто-то умеет отвечать на незаданные вопросы, правильно их угадывая или, может быть, наобум, но всё равно попадая в точку. Не знаю, как они это делают. Я могла только смотреть, ободряюще улыбаться и ждать, пока Машечка хоть что-то скажет прямо.

И потом, у меня были свои угрызения. В конце концов, сама я не могла рассказать почти ни о чём. Мне нужно было быть настороже, чтобы не запутаться в чужих секретах и всегда помнить, кому и что нельзя говорить. Самое сложное в хранении тайны — не проболтаться случайно. Скажем, сейчас мне хотелось заступиться за Кирюшу, похвалить, открыть Машечке глаза на те его достоинства, о которых она ничего не знала. И вот, например, расскажу я, как он согласился помочь Павлику, и тогда Машечка спросит в чём, — а бедняжка Павлик просил меня именно Машечке не говорить о его проблемах, и сам Кирюша, хотя и не просил помалкивать, вряд ли обрадуется пересудам. Как же всё сложно! Друзья должны доверять друг другу и разговаривать , и не так, что разговор больше всего похож на минное поле, на котором лично я никогда себя не чувствую опытным сапёром.

— Машечка, если бы только ты попробовала чуть-чуть по-другому!

— Я уже настолько выставила себя на посмешище, что пришло время давать мне дружеские советы?

Я растерялась. Какое посмешище, о чём она? Машечка вела себя с Кирюшей не очень дружелюбно, но в Фонде она ведёт себя так со всеми. Я всего лишь попыталась намекнуть, что она могла бы, постаравшись, быть спокойнее, добрее.

— Никуда ты себя не выставляла. Просто люди... они ведь всё видят. Особенно если и не скрывать.

— Это настолько бросается в глаза? — спросила она очень мрачно.

Ну ещё бы оно не бросалось! Если ты смотришь на людей как на тараканов, они это, как правило, замечают. Я, зная её получше, понимала, что половина Машечкиной бравады — от смущения, а всё остальное — неприязнь к идеям, перенесённая на их пропагандистов. Но кто ещё, кроме меня и Павлика, это понимал или имел желание вникнуть и разобраться.

— Можно было бы и помягче.

— Помягче? — переспрашивает Машечка, и глаза у неё делаются круглыми. — Ты считаешь, он этого ждёт? Ты думаешь, он думает, что я хочу доминировать?

Ну знаешь, думаю, дорогая, это тебе кажется доминированием, а всем остальным — понтами на гладком месте. Мы ведь сейчас не про пунктики говорим. А в социальном смысле доминировать могут только тяжёлые брутальные тётки за сорок, у которых есть для этого все основания: дети, мужья, карьера и характер.

Говорю:

— Не совсем так.

— Тогда почему он странно на меня смотрит? И отодвигается?

Потому, думаю, что ты делаешь всё, чтобы его оттолкнуть. Как и всех прочих. Но этого, конечно, вслух не скажешь.

Вот, говорю, например, пили позавчера чай, и ты сказала, что в России никогда не было уважения ни к закону, ни к личности — ещё и гордились этим, — и что-то про людоедское государство. Ты не заметила, что Пётр Николаевич расстроился? А ты видела, как Кирюша после этого на тебя посмотрел?

— И что? Я сказала, между прочим, правду! Нужно было врать, изворачиваться и что-нибудь вежливо мямлить? Почему я постоянно должна озираться на Петра Николаевича? Он-то не мямлит, говорит, что думает!

— Потому что это его Фонд. Он там, можно сказать, у себя дома.

— Нет! Это потому, что он мужчина! Ему не приходит в голову промолчать, потому что он, дескать, может кого-то обидеть! Особенно букашку вроде меня!

— Но тебе-то в голову приходит. Ты не можешь вести себя так, словно оно не пришло. Даже если будешь делать вид, что вовсе и не приходило.

— ...Аля, ну что ты такое говоришь? Мы что, по определению должны подлаживаться и терпеть? Просто из-за того, что женщины?

— Я думаю, это от пола не зависит.

Что тут скажешь, так и есть. Полно женщин, которые не щадят ничьих чувств и делают это гораздо противнее, чем парни. И у нас на работе имеется такая девочка Юля: специально говорит что-нибудь неприятное и по больному месту, чаще всего — о возрасте, и все на это ведутся и начинают оттявкиваться и спорить. Я в таких случаях молчу, улыбаюсь, и от меня она отцепилась, только сказала Нине Петровне, что я умственно отсталая. Нина Петровна мне потом говорит: ты поосторожнее с этой козой марусей, Анжелка, она по ёлке голая полезет, лишь бы сверху насрать.