Фигль-Мигль - Долой стыд

— Не дрейфь.

— ...У этого человека нет слабых мест. То есть слабостей полно, но слабыми местами они не становятся. Вы понимаете, я говорю об уязвимости.

— А мы не будем его уязвлять. Мы будем наблюдать и копить информацию. И в конце концов он уязвит себя сам. Это просто, ты увидишь.

— Но сколько для такого нужно времени?

— Тебя что, поджимает? Что-то личное? Лучше расскажи дяде Олегу сразу. Мало ли, натравить меня на него хочешь. Мало ли, он тебе дорогу перешёл. ...Что насчёт бухла?

— Вот, во фляжке. Нет, с этим не надо. У меня есть другие... сейчас достану... Очень хорошее сочетание.

— ...А вот как было бы хорошо, окажись он шпионом.

— Да, сэр. В смысле, да, полковник. Хорошо. Но маловероятно. Если только агент влияния...

— Кому они сдались, эти агенты. Весь телевизор забит. ...Всё-таки есть у тебя свой интерес.

— Разумеется. Не нужны мне такие клиенты, за которыми спецслужбы ходят как привязанные. Чем скорее он куда-нибудь исчезнет, тем мне спокойнее.

— Исчезнуть можно по-разному. Можно так исчезнуть, что всей страной искать кинутся.

— Это зависит от того, кто исчезает.

— От этого всегда всё зависит. Ну-ка скажи мне, о чём я сейчас думаю?

— Не знаю.

— А кто знает, доктор?

— Что ж вы такой невесёлый, доктор? Совесть мучит или родные органы?

— Я весёлый, Нестор. Это вы ненаблюдательный.

— А дерзить будете, когда вас вызовут в Комиссию по люстрации.

— Закона о люстрации ещё нет, а комиссию уже собрали? Камертоны совести... И вы там, конечно, при кресле?

— Ожидаю войти, так что поаккуратнее с шуточками. Рассказывайте про нового клиента.

— Станислава Игоревича? Что именно вас интересует?

— Изложите всё по порядку, а я уж разберусь.

— По порядку...

— Вы меня бесите сегодня, доктор, по-настоящему бесите. Ну что вы как варёная рыба? Гражданский долг исполнять не нравится?

— Нравится... не нравится... Подождите, сейчас я начну. Станислав Игоревич... Он боится летать... боится пауков и змей... Ни черта он не боится. В девяносто восьмом зачем-то загадил чем-то вроде кетчупа пиджак кого-то вроде Березовского и до сих пор вспоминает. Но и на это ему наплевать. Почему бы вам просто не послушать запись?

— Я и послушал! Но мне нужны... комментарии.

— А, вы тоже заметили... Как по-вашему, он теперь настоящий реакционер?

— Настоящих реакционеров не существует. Только на зарплате или по принуждению. Эти взгляды противны человеческой природе! Человеку свойственно идти вперёд и развиваться!

— Человеку и гетеросексуальность свойственна... Вы же говорите, что у незначительного процента гомосексуализм заложен природой. Почему бы и реакционности не быть чем-то генетическим?

— Гомосексуализм — биологический вариант, а реакционность — сознательное извращение! И прекратите наконец заговаривать мне зубы. Давайте отчёт!

— Нестор... Отчёт у вас в руках. Вы его только что со стола схватили.

— Взял, а не схватил. Хватают менты народ на митингах.

— ...Почему этот человек так вас интересует?

— Сейчас я всё и выболтаю! Потому что принято решение за ним приглядывать.

— Хотите извлечь пользу из ренегата... Или знаете, что он не ренегат. «Всё смешалось: ваши доносы, доносы на вас...»

— Какие ещё доносы? Доктор? Вы хорошо себя чувствуете?

— Четыре — это был перебор. Или тогда уж не запивать.

— Чего не запивать?

— Я бы сказал чем. А этот парень просто железный. Ни в одном глазу.

— Какой парень? Станислав Игоревич? Нашли тоже парня. Вам, может быть, «скорую»?

— Нестор, вам бывает страшно?

— Вот прямо сейчас. Вы не собираетесь умереть у меня на руках?

За последние пятнадцать лет, товарищ майор, я прочёл кое-что, пытаясь уяснить, в какой, собственно, стране жил. В книгах много прямо противоположного говорилось о чугуне, стали и экспорте нефти, и каждый автор достоверно знал про семидесятые и восьмидесятые, было это гнилой осенью, золотой осенью или не осенью вообще. Чугун, сталь и экспорт нефти! Одиннадцатая пятилетка!! Как будто вместо портрета близкого родственника мне показали обезображенное или отретушированное, но равно неузнаваемое лицо.

Работай я на производстве или в селе — да хоть где-нибудь в райисполкоме, — у меня была бы возможность увидеть и оценить положение дел самому, но служа в издательстве и знаясь в основном с учёными-гуманитариями, я жил в резервации — причём сознательной и гордящейся тем, что она резервация. Здесь никто не интересовался экономикой и не имел о ней представления, а политическим сознанием руководили забугорные голоса.