— Ты что, никогда не был на Смоленском лютеранском кладбище?
Он покачал головой.
— Так ты сейчас просто умрешь от красоты! Там такое запустение. Приготовься. Ты готов умереть от красоты? Здесь два шага, — Аля забежала вперед и шла спиной. — А какие там клены! Обычные, не японские с резными листиками... клены-гиганты, там же все сейчас горит от листьев. Ты правда никогда не был? Там похоронен брат Нобеля.
Палой листвы уже много. Желтое, охряное, бронзовое сияние рассыпано в траве, между покосившихся крестов, каменных, железных, серых, черных, на оливковых камнях надгробий, на мощеной дорожке, над которой сомкнулись кроны. Но все главное золото стоит пока в небе. Это не солнце, а листья матово освещают все вокруг. Другим странным светом, полусветом. И височный звук сваебойной машины где-то совсем рядом, уханье с повторяющимся постаныванием в конце только подчеркивает оцепенение внутри крон, разлитое безмолвие.
Олег восхищенно озирался:
— Это же некрополь какой-то. Склепы, статуи. О, я понял: я никогда не был на погостах, чтобы деревья вокруг. Кленовый лес, и ни души. Здесь уже не хоронят, да?
Молча шли по булыжной дорожке.
— Вот здесь все и кончается: текущий счет, яблочный штрудель... поддельный коньяк, — сказала Аля.
У потемневшей статуи добавила:
— И только сухие слезы ангела.
Не глядя на нее, Олег взял ее за руку у высоченного кленового пня, Але по плечо, еще крепкого, но подраспавшегося во все стороны, словно исполинский цветок. Удивительно, что пень этот рос прямо из плиты — обошли его несколько раз. Кое-где плиты, поросшие мхом, навалены друг на друга, пустые склепы.
У склепа семьи врача Горвица, что в самом конце кладбища, три клена на пригорочке переплелись корнями. Подгребли листвы и уселись на этих корнях-листьях на солнышке.
— ...И эта женщина подняла глаза, и оказалось, что вместо лица у нее пустота, черный провал. Мальчишки закричали. Фигура в капюшоне растворилась в воздухе, а они в ужасе рванули домой, клянясь на бегу, что больше сюда ни ногой. Чего ты смеешься? Это было уже в XX веке, в середине. Но оказалось поздно. Один еще в детстве умер от скарлатины, второй всю жизнь по тюрьмам, а за последним смерть все время ходила. Проклятие Смоленского кладбища. Я читала, не смейся, — отхлебнув, Аля вернула коньяк Олегу.
— То есть и нас накажут за то, что мы тревожим их покой? — Олег понизил голос и огляделся.
— Вполне вероятно, — Аля пожала плечами и приблизила к нему лицо. Зашептала: — Вот ты не веришь. А когда здесь снимали “Брата”, то костер жгли прямо в склепе. Помнишь эпизод? И что? Ты же знаешь, кто там были режиссер и актер.
Аля видит себя в это мгновение: глаза блестят от коньяка, медные завитки красиво выбились на висках, легкий загар, а в голосе она нарочно просыпала монетки.
Он склонил голову, улыбается. Смотрит, смотрит. В солнечном воздухе летит паутина.
* * *
Выбежали дети навстречу, заканючили с ходу, можно ли им планшет, буквально на полчасика, не играли сегодня ни минутки — Людмила не давала.
— Да, — выдохнула Аля, скидывая туфли. — Можно. Сорок минут, не больше.
Еле слова выговаривала, закрывалась волосами.
Сорок минут! С криком бросились в комнаты. Аля видела, как зыркнула няня Людмила: сорок минут, когда полчаса просили. Няня недовольна Алей. Забирать детей из школы и кормить — совсем не ее дело. Она только возила их после обеда в бассейн и на танцы, высиживала там сколько надо, к ужину обычно возвращались. А тут пришлось все бросить, лететь сломя голову, неурочно, да еще и опоздала Аля — говорила, к четырем вернется, а сейчас без пяти шесть на напольных часах в прихожей. Няня, кряхтя, шнуровала кроссовки, рассказывала, кто из детей что съел за обедом и что у Маки на локте разорвался школьный пиджачок, но удача, что по шву. От няни пахнет сальным пробором и Алиными духами. Разогнувшись, всматривалась, всматривалась в хозяйку, набрала воздуха спросить, что ж случилось-то, но Аля перебила сухой скороговоркой:
— Спасибо большое. Я позвоню завтра. — Сунула в нянину руку свернутые в трубочку деньги. — Это за беспокойство. Выручили.
Людмила, обрадованная, махнула рукой — “свои люди”, мол, — но на пороге все же повернула к Але голову. Та необидно подтолкнула ее массивной дверью. Щелкнула замком: уходи, няня, уйди совсем.
В зеркале ванной — не Аля, ее бескровный двойник. Как будто молния вспорола ее своей кривой и сгинула, оставив зачем-то жить. Вытащила из кармана плаща трусы и Графа Кальмара.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу