Рассел Хобан - Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт [litres]

– Болваны, – сказал Кляйнцайт. – О.

– Сначала меняются болваны в витринах, – сказал Очаг, – потом люди.

– Не думал, что это кто-нибудь замечает, кроме меня, – сказал Кляйнцайт. – Болванов, может, создает Бог. Людей создает человек. – Он скрестил ноги и задел гибкий кабель к монитору Очага. Штепсель вылетел из розетки, последний вспых погас и развеялся дымом, экран потемнел.

– О господи, – произнес Очаг. – Я пропал.

Кляйнцайт снова подключил аппарат.

– Вы вернулись, – сказал он. Вместе они стали смотреть, как через экран движутся вспыхи. Ужас, думал Кляйнцайт. Если бы мне пришлось все время смотреть на вспыхи, через некоторое время мне б захотелось, чтобы они прекратились. Пых, вспыхнул его ум. Пых, пых, пых, пых. Прекрати, сказал Кляйнцайт. Откинулся спиной на койку, койка вздохнула.

Мой, сказала койка. Как долго я ждала. Ты не похож на других, так никогда не бывало.

В уме Кляйнцайт увидел коридор в Подземке.

Зачем? – спросил он.

Просто показываю, ответил ум.

Что? – спросил Кляйнцайт. Нет ответа от ума. В теле его зазвучал дальний рог.

Наша песня, сказала койка и обняла его.

А в квартире зеркало ванной выглянуло наружу и не увидело никакого лица.

Существую ли я? – спросило зеркало.

В кабинете Кляйнцайта на листе желтой бумаги у него на письменном столе человек толкал тачку, полную клади, и ощущал у себя в кармане тюбик зубной пасты «Бзик». Что это за Сизифова сделка? – говорил человек. Почему «Бзик»?

В музыкальном магазине глокеншпиль мечтал о коридоре в Подземке.

– Радуйся, Мария, благодатная, – сказала Сестра.

Доктор Кришна вынул язык из ее уха.

– Ты кончаешь? – спросил он.

– Извини, – сказала Сестра. – Я что-то далеко отвлеклась. Кончай, не жди меня.

– Прибыл больной миллионер? – спросил Кришна.

– Он не миллионер, – сказала Сестра. – Его имя означает «герой».

– Это как – его имя означает «герой»? – переспросил Кришна.

– Кляйнцайт, вот как его зовут. По-немецки значит «герой».

– По-немецки Кляйнцайт означает «маленькое время» [14] Цитата из книги американского прозаика, поэта и богослова Фредерика Бикнера (р. 1926) «Wishful Thinking» (1973). , – сказал Кришна, чуточку пихаясь в нее.

Сестра засмеялась.

– Только герой мог сказать, что Кляйнцайт означает «герой», – сказала она.

Доктор Кришна съежился, вытащил, оделся. Сестра лежала голая на кровати, словно горизонтальная крылатая победа. Ум Кришны взметнулся желаньем. Он вновь разделся, немощно бросился на нее.

– Это прощание, – проговорил он. – На посошок.

Сестра кивнула, не открывая глаз, подумала о согревшейся у нее в руке крови Кляйнцайта в склянке, которую держала. Анализы показали уровень децибелов – 72, светочувствительность – 18 000 и отрицательную полярность – 12 процентов. Полярность ей не понравилась, та могла сдвинуться в любую сторону, да и децибелы оставляли желать лучшего. Но зато светочувствительность у него! Ей раньше никогда не попадалось 18 000. Ее видно в этих его усталых глазах, подумала она, пока Кришна кончал.

– Спасибо, – сказал он.

– Тебе спасибо, – ответила Сестра, одна стоя у окна, вдруг осознав, что Кришна ушел больше часа назад. Нежно дождило. С нежным дождиком ничего не сравнится, подумала она. Ум показал ей коридор в Подземке. Почему его? – сказала она, прислушиваясь к отзвукам шагов, к спотыкучему перезвону мелодии, полной ошибок. Мое мнение таково, сказала она Богу, что здоровых не бывает.

Ты на себя посмотри, – посоветовал Бог. Кто может быть здоровее?

А, женщины , сказала Сестра. Я о мужчинах говорю. И так, и иначе все они больны.

Ты правда так считаешь? – спросил Бог. Он зарядил дождем чуть сильнее. Что я сделал не так? В чем ошибся?

Не могу точно сказать, о чем я, сказала Сестра. Это просто звучит глупо. В смысле, дело не в том, чтоб найти здорового мужчину, а в том, чтобы найти того, кто правильно пользуется своей болезнью.

В кабинете Кляйнцайта человек, толкавший перед собой на желтой бумаге тачку, полную клади, ощутил, как его мнет Творческий Директор. Что-то вдруг потемнело, произнес он, падая в мусорную корзину и все еще чувствуя в кармане тюбик «Бзика».

А! – сказали стены, прислушиваясь к шагам, нравится нам тишина, прелестные формы тишины меж очертаньями шагов.

На полу коридора лежал лист чистой желтой бумаги формата А4. Его еще не замарал ничей след.