Рассел Хобан - Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт [litres]

– Сегодня не воскресенье, – сказал Яхин-Боаз.

– Нет, оно, – произнес туго свернутый. – Воскресенье всегда. Для этого изобрели дела – дать людям конторы, где можно укрыться пять дней в неделю. Даешь семидневку, говорю я. Все неуклонно становится хуже. Сволочи бесчеловечные. Куда делся ваш лев?

– Ушел, – ответил Яхин-Боаз. – И не вернется. Он всегда появляется по рабочим дням, а тут всегда воскресенье. – Он жестоко улыбнулся, и туго свернутый заплакал еще пуще, зарылся под одеяло и накрылся с головой.

Яхин-Боаз знал: никакого льва для него здесь больше не будет. Он не заслужил этой огромной, нарастающей в нем волны ярости, она была навязана ему коварными происками тех, которые собственного льва не имели. Ему придется хорошо себя вести, быть спокойным, глушить в себе ужас и ждать прихода ярости, пока отсюда не выберется. Придется скрывать лязг в себе, носить свой ужас, словно серую арестантскую робу, безразлично позволять всему течь сквозь себя.

С той поры поступь у него сделалась, как у многих других пациентов. Даже обутым он, казалось, ходит босиком, бесплечен, обезвручен. Запах стряпни пел о разгроме. Яхин-Боаз кивал, посрамленный.

– Как тикаем? – спросил врач, когда стопы вновь принесли его к Яхин-Боазу.

– Спасибо, очень хорошо, – ответил Яхин-Боаз. Отныне он будет помнить, что отвечать врачу нужно так, словно тот говорит настоящими словами.

– Таксно, – сказал врач. – Я ведь говорил, что все тик будет так.

– Это верно, – сказал Яхин-Боаз. – И вы были правы.

– Иной тик только так и требуется, – произнес врач. – Что и говорить, иногда вокруг столько тиков, что сойти с така очень даже просто.

– И не говорите, – ответил Яхин-Боаз.

– Тик, – сказал врач. – Именно тогда хороший тик с таком тикуют тикчеса, и так пациент тикходит в тикбя.

– Ну да, – подтвердил Яхин-Боаз. – Мир и покой творят чудеса, и я действительно прихожу в себя.

– Вот и тик, – сказал доктор. – Мы без протикания вытакаем вас отсюда.

– Чем скорее, тем лучше, – сказал Яхин-Боаз.

– А как быть со всеми этими львами? – спросил врач, и все слова прозвучали ясно и отчетливо.

– А кто говорил о львах? – переспросил Яхин-Боаз.

– В таком месте очень сложно таиться, – сказал врач. – Слухи разносятся очень быстро.

– Я действительно кое-когда мог упомянуть о льве, – ответил Яхин-Боаз. – Но если и так, то говорил я иносказательно. Быть неправильно понятым очень легко, знаете ли. Особенно в таком месте.

– Вполне, – сказал врач. – Ничего проще. Но как быть с укусами и следами когтей?

– Ну, – сказал Яхин-Боаз, – я думаю, каждый имеет право на собственную половую жизнь. Некоторым нравятся аксессуары из черной резины. Взрослые люди в возрасте согласия и прочее – вот как мне кажется.

– Вполне, – сказал врач. – Главное – не выносить это за порог своего дома, знаете ли. Я такой же современный человек, как и все, но такое нельзя выпускать на улицу.

– Вы, конечно, правы, – сказал Яхин-Боаз. – Иногда выходит из-под контроля.

– Но следы когтей и укусы, – произнес врач. – Таких не может оставить человек.

– Шкуры животных, – пояснил Яхин-Боаз, – можно достать целиком, знаете, с когтями и зубами. С ними, однако, покончено. Право же, мне ужасно стыдно за все произошедшее. Я просто хочу возвратиться к моей работе и вновь осесть в нормальной жизни.

– Хорошо, – сказал врач. – Вот это уже разговор. Теперь осталось недолго.

Навестить Яхин-Боаза пришла Гретель. Он едва о ней думал с тех пор, как его положили в лечебницу, и предпочел бы не думать о ней и сейчас. Яхин-Боаз изумился, увидев ее такой молодой и красивой. Моя женщина, подумал он. Как это произошло? Опасно иметь яйца, но есть в этом и что-то славное.

– Завтра меня выписывают, – произнесла она.

– Что ты им сказала? – спросил Яхин-Боаз.

– Сказала, что все это из-за секса. Вы же знаете, какие мы бываем, горячие иностранцы. Сказала, что решила, будто ты бегаешь с другими тетками, ревность моя довела меня до дикости, и я сама не помню, как оказалась на улице с ножом.

– И они готовы тебя выпустить?

– Ну, я сказала, что обычно бы так не расстроилась, но из-за беременности все это показалось мне чересчур. И врач сказал – ну что ж, конечно, бедная незамужняя мать и тому подобное. И еще спросил, как быть с отцом, а я заверила его, что причин для беспокойства нет, все будет в порядке, однако мы не сможем пожениться, пока ты не получишь развод. И он потрепал меня по руке и пожелал всего наилучшего, и сказал, что надеется, я больше не стану выскакивать на улицу с ножом, а я сказала, что, конечно, нет, и вот завтра меня выпускают.