Катя Миллэй - Море спокойствия

Я тоже хочу попросить у нее прощения, но слова извинения – дерьмовые слова, и сам я дерьмо.

– Прости, мне очень жаль, – повторяет она, словно мне необходимо услышать это еще раз. Вдобавок ко всему она добавляет «очень жаль» – точно прокручивает рукоять ножа.

– Это я должен просить у тебя прощения.

– Ты не сделал ничего плохого.

Я не верю своим ушам. Услышать такое в разы хуже, чем обыкновенное «прости».

– Как ты можешь такое говорить? Все, что сегодня случилось, – ужасно. Все! Абсолютно! – Я не собирался повышать голос, но кричу. Возможно, оно и к лучшему, поскольку она тоже срывается.

– Я знаю, Джош! Что еще я должна сказать? Что мое сердце разбилось на тысячу осколков, когда я вошла в твой дом? А по возвращении к себе меня вырвало, но не из-за того, что случилось на той дурацкой вечеринке, а потому что у меня не шло из головы то, чем ты занимался с этой девчонкой? Ты это хочешь услышать? Так вот знай, это правда!

Я знаю. Ведь боль написана на ее лице, она читается во взгляде и голосе. Знаю, так как теперь меня самого тошнит не меньше, чем ее, а я не могу ничего исправить. Что сделано, то сделано.

Она встает из-за стола, отходит к дальней стене, и я ощущаю каждый сантиметр разделяющего нас пространства.

– А знаешь, что самое ужасное во всем этом? – продолжает она. – Хуже всего то, что я совершенно не имею никакого права злиться, потому что это моя вина. Ты ведь это хочешь услышать, да? Что во всем я виновата? Ничего бы не произошло, если б я не вздумала погубить себя и всех вокруг? Прекрасно. Тогда слушай: это моя вина! Все случившееся – моя вина, и я это знаю как никто другой. Наша жизнь превратилась в ад, которому я нас подвергла. Я знаю это и очень сожалею.

Минуту я молча смотрю на нее – целую вечность не видел ее настоящих эмоций. Несколько недель она представляла собой «черную дыру», поглощающую все чувства, а потом вдруг спокойствию и равнодушию пришел конец, и вот передо мной она – злая, отчаявшаяся, убитая горем, как и я.

Я встаю, делаю к ней шаг. Она смотрит на меня так, словно не понимает, что последует дальше. На ее лице застывает страх вместе с замешательством, она бросает взгляд за мою спину, словно загнанный в угол зверь, ищущий способ сбежать. Всего на миг она перестает прятать свою ранимость, которую я вечно стараюсь не замечать. Я должен уйти, оставить ее в покое, но не могу, находясь с ней в одной комнате, не прикоснуться еще раз, прежде чем завтра все снова скатится в пропасть.

– Я сейчас подойду к тебе, – говорю я, постепенно, шаг за шагом, приближаясь к ней, словно отговариваю самоубийцу прыгать. – Обниму и прижму к себе. – Замираю перед последним шагом. – И ты мне позволишь.

– Зачем? – спрашивает она, будто ничего безумнее в жизни не слышала. И возможно, после всего случившегося сегодня так оно и есть.

– Потому что мне это нужно.

Я уже стою перед ней, она не отступает назад. И делаю то, что обещал – обнимаю. Ее тело в моих руках слегка расслабляется, но сама Настя не шевелится и не обнимает меня в ответ. Она не простила меня, но это ничего. Я и сам не уверен, простил ли ее.

И вот она оживает, лишь для того, чтобы упереться ладонью в мою грудь и тихонько оттолкнуть. Я тянусь к ее лицу, желая стереть с него все синяки и боль, но останавливаюсь раньше, чем мои пальцы касаются ее кожи, и опускаю руку. Нам бы следовало на этом закончить, ей позволить мне спокойно, без лишних слов, уйти, но этого не происходит.

– Я бы все вернула, если б могла. Я не должна была причинять тебе боль. – Ну вот, она снова за старое. Только разговор этот бессмысленный – сейчас мы уже не в силах ничего изменить.

– А я не должен был тебе позволять, – отвечаю я. Это правда, и я знал об этом с самого начала. Нельзя было допустить, чтобы она причинила мне боль. Не стоило привязываться к ней, тогда бы ничего этого не было. Я даже делал так, как она хотела. Не говорил, что люблю ее, но это все равно ничего не решило. Я любил ее каждый день, каждый час и страдал из-за этой любви.

– Мне нужно было уйти. – В ее голосе – мольба, как будто она упрашивает меня понять то, чего я не способен постигнуть. – Я не могу сказать тебе правды, хоть ты и хочешь ее знать. Иначе в конечном итоге разочаровала бы тебя, потому что не смогла бы дать много, как и всем остальным.

– Единственное, что бы меня разочаровало – это твой уход. – Я сумел бы всю жизнь прожить без правды, лишь она была бы рядом со мной, даже если это и неправильно.

– Сейчас это уже не важно, – произносит Настя, и на ее лице отражается сожаление не только о последних неделях. Она смирилась. Сколько бы мы ни просили друг у друга прощения, слишком много произошло того, что не вернуть назад. С некоторыми решениями просто приходится жить. Этот урок мы оба усвоили давным-давно.