Уильям Сароян - Повести и рассказы

— Я не хотел, чтоб ты плакала из-за меня, — сказал он спящей девочке.

Обернувшись, он увидел в дверях Суон.

— Они уходят, — сказала Суон.

— Я сейчас.

Он вышел и увидел, что Рэд и Флора стоят рядышком и разговаривают.

— Нет, — сказал он Уоррену Уолзу, Мэй, Коди Боуну и Барту. — Еще рано. Не уходите. Пожалуйста, не уходите.

— Дети устали, — сказал Уолз, сейчас уже трезвый.

— Мы чудесно провели время, — сказала Мэй. — Спасибо, что пригласили нас. Мы с Суон так славно побеседовали. Пожалуйста, загляните к нам как-нибудь вечерком до отъезда, только я, право, благодарила бы бога, если б вы никогда уже не уезжали отсюда. Перебирайтесь в Кловис и живите на винограднике.

— Верно, — сказал Коди Боун. — Перебирайтесь сюда, так чтобы я мог приглядывать за Рэдом. Это совсем не худшее местечко в мире. Где вы еще найдете такой вечер? Посмотрите на звезды. Такого неба вам всюду не увидать.

Они разместились в машинах и уехали. Стало тихо, пустынно, мертво.

Рэд сидел на ступеньках, уткнувшись в ладонь подбородком. Суон принесла поднос и собирала посуду.

— Они славно провели время, — сказала Суон, ни к кому в частности не обращаясь. — Очень она милая. И ум в ней есть, и чуткость, и манеры.

— О ком ты? — сказал Рэд.

— О Мэй Уолз, — сказала Суон.

Ивен Назаренус подошел к столу, поставил на поднос еще два-три стакана, поднял его и понес в дом.

Женщина перемывала посуду на кухне.

— Когда ты управишься, — сказал мужчина, — я хотел бы поговорить с тобой.

Ивен произнес это совсем тихо — стоя в глубине гостиной у пианино, — но он знал, что Суон услышит его.

Суон появилась из кухни.

— Вода очень шумит, — сказала она.

— Когда ты управишься, я хотел бы поговорить с тобой.

— Я боюсь с тобой разговаривать, — сказала она. — Я не знаю, какие у тебя мысли. Не знаю, чего от тебя ждать.

— Я тоже боюсь с тобой разговаривать, — сказал он, — и все-таки, я думаю, нам лучше поговорить.

— Хорошо.

Она ушла обратно на кухню.

Он сел к пианино. Посидел так минуту, потом тронул клавишу и услышал высокий ее звук. Потом тронул ее снова, и снова тот же звук. Он опустил голову на руки и, закрыв глаза, мгновенно провалился в сновидение без сна.

Очнулся вдруг, почувствовал, что Суон рядом — стоит и ждет. Встал, двинулся к холлу — подальше от ее глаз — и оттуда сказал:

— Если в твоей душе есть хоть крупица милосердия к себе самой, знай, что в моей есть милосердие к нам обоим. Пойми это и, пожалуйста, дай мне помочь моему сыну и моей дочери, дай мне помочь тебе, кто бы ты ни была — моя жена, мать моих детей или совершенно чужая женщина, — кем бы ты ни предпочла быть. Пойми это и дай мне спасти нас от краха, кем бы мы ни были друг для друга. Пойми, что в душе моей только милосердие и ничего другого к каждому из нас. Пойми, я не представлял, что мы настолько чужие, что до такой степени не знаем друг друга.

Он вернулся из холла и в первый раз за весь этот день посмотрел на нее.

— Что ты хочешь делать, Суон?

— Не знаю, Ивен.

— Днем, — сказал он, — услышав эти слова, я обрушился на тебя, но и только, потому что я не знаю тебя. Я не могу любить или ненавидеть человека, которого не знаю. Если тебе есть что сказать, скажи это, как чужой чужому.

— Я не знаю, Ивен, ничего не знаю, — сказала она. — Иногда я думаю, что мне следует обратиться за помощью к врачу, как бы жестоко это ни было. Иногда же мне кажется, что не следует. Не знаю.

— Я хочу помочь тебе.

— Не знаю, — сказала она. — Не могу решить. Он не наш. Он не твой и мой. Но так ли это? Так ли несомненно, что он не наш?

— Ничто теперь не наше, Суон.

— Я жила просто, — сказала она. — Я жила бездумно, даже глупо. Я жила телом. Я не могу думать. Я не знаю, Ивен. Когда ты ушел с Рэдом и Ева захотела поехать с вами, я была уверена, что ты возьмешь и ее и уже не вернешься. Я решила, что именно так ты и сделаешь, и почувствовала облегчение. Я решила, что останусь одна и умру одна, без ничего, без никого, кроме себя самой, и почувствовала облегчение. Я была рада, Ивен. Но Еве ты отказал, и она плакала так, как никогда раньше, и это меня испугало. Я боюсь любви. Я боюсь любви больше, чем ненависти. Я боюсь милосердия больше, чем презрения.

— Что ты хочешь делать, Суон?

— Я женщина. Я не знаю. Любящий спасет меня — как угодно, пусть хоть обманом. Ненавидящий — погубит. Я не знаю, что делать, Ивен. А что хочешь делать ты?

— Спать, — сказал он.

Он ушел в свою комнату и сел на постель. Женщина последовала за ним.