Уильям Сароян - Повести и рассказы

— Ну и что она говорит?

— О, она говорит особенные вещи. Я забыл что, но она говорит их так, будто понимает. А самое главное — она особенная, потому что я нравлюсь ей.

— Ты уверен?

— Ну-у… я не уверен, — сказал Рэд, — но думаю, что нравлюсь.

Был ли сам он уверен, что Суон хоть когда-нибудь его любила? Не было ли это всего лишь предположением? А что если было так: ему показалось, что она его любит, оттого что сам он ее полюбил, и ни у кого из них никогда не было уверенности в другом, каждый строил догадки, предполагал и рассчитывал на вероятность того, что предположение его — не пустое. Он поверил в то, что она его любит. Не оттого ли, что им разговаривалось друг с другом весело и, приглядываясь друг к другу, они подмечали одинаковость чувств и желаний? Но не могли ли одинаковые желания и чувства проснуться в каждом из них по отношению к кому-то другому? Могли, конечно. Так что же то было — то, из чего рождалось и росло убеждение, что они любят друг друга? Не их ли вера, что сложившееся между ними должно иметь продолжение, длиться всегда, с появлением на свет сыновей, дочерей, как уже появились Рэд и Ева? Не из этой ли веры создалась их любовь, создалось нечто — ясное и осмысленное?

— Ты бы чувствовал себя несчастным, если б не нравился Флоре? — сказал мужчина. — Или если бы нравился ей не больше, чем другой какой-нибудь мальчик?

— Какой другой мальчик? — сказал Рэд.

Ивен рассмеялся, ну, просто разразился смехом, потому что вопрос был точно такой, какой в подобных обстоятельствах он задал бы сам, в свои сорок четыре.

— Не знаю, — сказал он. — Любой мальчик. Любой другой мальчик. Если бы ты нравился ей не больше, чем любой другой знакомый мальчик, ты бы почувствовал себя несчастным?

— Мне б этого не хотелось, — сказал Рэд. — А разве ей нравится другой мальчик? Ты что-нибудь знаешь, папа?

— Нет. Мне просто интересно, сделаешься ли ты от этого несчастным? Вот и все.

— Конечно, сделаюсь. Я ее люблю, а если я люблю ее, значит хочу, чтоб и она меня любила. Если она моя любимая, я не хочу, чтоб у нее был другой любимый.

— Ну а если она тебя любит, — сказал Ивен, — но при этом ей нравятся и другие мальчики?

— Как же так может быть?

— Не знаю, но допустим, что так случилось. Допустим, что это так.

— Я б не хотел такую любимую.

— Может, и не хотел бы, но предположим, она по-прежнему остается твоей любимой, хоть ты и знаешь, что ей нравятся другие мальчики. Сделаешься ли ты от этого несчастным?

— Страшно несчастным, — сказал Рэд. — Я хочу, чтоб моя любимая любила меня так же, как я ее.

— Почему, Рэд?

— Не знаю. Просто хочу и все. Я собираюсь сказать ей — до того как мы уедем в Пало-Альто, — что я люблю ее, и собираюсь спросить, сама она любит меня или нет. Если да, то когда мы в следующий раз приедем к Дейду, я пойду к ней домой один, чтоб увидеть ее, потому что она моя любимая.

— Один?

— Да, — сказал Рэд и погодя добавил: — Она сказала, что ее папа ненавидит ее маму. Она сказала, что ее мама ненавидит ее папу. Почему они ненавидят друг друга? Они — отец и мать Флоры. Как они могут ненавидеть друг друга?

— Ну, — сказал мужчина, — она, наверно, ошиблась. Может, бывает, что они спорят, дерутся между собой — как муж и жена, отец и мать, мужчина и женщина и даже мальчик и девочка, — и когда это происходит, они, вполне возможно, и ненавидят что-то друг в друге, но это вовсе не значит, что они перестают друг друга любить. Это не значит, что они не любят друг друга гораздо больше, чем ненавидят.

— Мне не нравится ненависть, — сказал Рэд.

— Почему?

— Не нравится. Что-то в ней не то, нехорошее. Почему люди ненавидят?

— Не знаю, — сказал мужчина. — Не знаю, почему они ненавидят? Почему бы, а?

— По-моему, это от страха, — сказал мальчик. — Чего-то они боятся, но чего — не знаю. Я боялся Мильтона Швейцера, но почему — не знаю.

— Люди пугают нас, — сказал мужчина. — Некоторые из них в самом деле пугают нас.

Когда машина подъехала и остановилась на том же месте, где стояла раньше, он взглянул на часы. Они отсутствовали два часа. Сейчас было около половины двенадцатого. Все выглядело по-прежнему, только Флора лежала на коленях у матери, наверно, спала. Рэд прямиком направился к девочке, посмотрел на нее. Она открыла глаза, приподнялась, села.

Ивен Назаренус пожелал всем доброго вечера, быстренько разлил по стаканам виски, и сам со своим стаканом направился в дом. Еву он нашел в кровати, спящей. Он сел рядом с ней на кровать и выпил, потому что ему страшно нужно было выпить.