Уильям Сароян - Повести и рассказы

— Возненавидь меня или люби, — сказала она.

Он повернулся к ней пораженный.

— Ты с ума сошла, — сказал он.

— Ты устал, Ивен? — сказала она.

— Суон, — сказал он. — Я не хочу обижать тебя. Я не хочу кричать. Не хочу причинять тебе боль. Ты в беде. Все мы сейчас в беде.

— Неужели ты так устал?

— Ты не можешь быть жестокой к Рэду и Еве, — сказал он. — И меня ты не толкнешь на такую жестокость. Их это не должно задеть, не должно, ты слышишь?

Она припала к нему со стоном, с рыданием.

— Помоги мне, — прошептала она.

— Я и стараюсь помочь тебе.

Он поднял ее и уложил на постель. Она схватила его за руку.

— Перестань, — сказал он.

Он повернулся и быстро вышел в гостиную — подальше от нее.

— Не оставляй меня, — сказала она. — Пожалуйста, не оставляй меня, Ивен.

— Я не оставлю тебя.

— Никогда не оставляй меня. Ни на минуту. Никогда больше не оставляй меня одну, Ивен.

— Ты бы уснула.

— Ты не оставишь меня?

— Нет.

Пение птиц разбудило девочку.

Ева Назаренус , пели они. Так называл ее отец. Отец не взял ее с собой, он взял Рэда, и она заплакала. Она была сердита на своего отца. Если он мог взять Рэда, то почему не взял ее? Ей так хотелось поехать, и она была уверена, что он возьмет ее, а он не взял. Он уехал с Рэдом, без нее. Он оставил ее стоять на дороге, одну и в слезах. Она была очень сердита на отца. Нехорошо он поступил с ней, совсем нехорошо. Она считала, что всегда может положиться на него, что он всегда будет хорошим. Он был единственный, на кого она всегда могла положиться. Ее мать умела быть и бывала хорошей, но только тогда, когда ей самой захочется, а не тогда, когда хочется Еве. Иногда матери захочется быть хорошей, а для Евы это все равно не хорошо. Но чуть погодя хорошо становилось и Еве. Просто ей нужно было немного времени, чтоб привыкнуть, что ее мать бывает хорошей, когда сама того хочет, не заботясь о том, чего хочет Ева. Ее мать была ужасно хорошая. Но она умела быть и плохой. Иногда ее голос делался таким жестким, что Ева пугалась. Иногда глаза у ней делались такими сердитыми, что Еве не хотелось смотреть на нее. Но через минуту мать снова становилась хорошей. Она была самой хорошей на свете, лучше, чем мать Фанни и Флоры, и это было так чудесно, что из всех матерей на свете Еве Назаренус досталась самая лучшая, и это было такое счастье, что, будучи самой лучшей, она была к тому же ее собственной матерью, не чьей-нибудь, а именно ее матерью. Ева чувствовала жалость ко всем тем, у кого не было своей матери. До чего это должно быть тоскливо, когда нет у тебя своей матери! У Евы был также свой собственный отец. Некоторые девочки, имеющие своих собственных матерей, не имеют собственных отцов. У нее были оба. У нее был и свой собственный брат. И теперь здесь, в доме Дейда, в целой спальне — только для нее, у Евы были еще и свои собственные птички. Они знали ее имя и только что его пропели.

Она послушала птиц, потом спустилась с постели и подошла к окну посмотреть, какая это птичка называет ее имя яснее всех остальных. За окном, на кусте сирени, она увидела не одну птичку, а пять. Они резвились, радуясь утру, перепархивали с ветки на ветку, гонялись друг за дружкой и распевали, улетали и снова прилетали обратно.

Но скоро они наскучили девочке, и ей опять стало грустно, очень грустно. Почему отец не взял ее с собой? Почему он оказался недобрым к ней именно тогда, когда она нисколечко не сомневалась, что он будет добрым, хорошим, когда ей особенно сильно хотелось, чтоб он был хорошим? Почему он оттолкнул ее, оставил, покинул совсем одну, обиженную и плачущую?

Она подумала: интересно, проснулся ли Рэд? Было ужасно рано. Она это знала точно. Она всегда просыпалась первая. И все-таки, может быть, Рэд уже проснулся?

Она отправилась в комнату Рэда и увидела, что он лежит с открытыми глазами.

— А ну иди обратно в постель, — сказал он.

— Давай оденемся, выйдем и нарвем инжиров.

— Еще очень рано. Иди спать.

— Уже светло, — сказала Ева. — Давай постоим около насоса и поболтаем.

— Нет, — сказал Рэд. — Дай маме поспать. Дай папе поспать. Мы разбудим их.

— Почему?

— Потому что будем одеваться, разговаривать, ходить по дому и вокруг. Иди обратно в постель.

— Давай выйдем на лужайку и постоим на голове.

— Нет. Еще очень рано. Пусть они поспят. И ты иди спать. А когда снова проснешься, приходи, и мы вместе оденемся.

— И выйдем поесть инжиров или постоять на голове?

— Поесть инжиров. Еще очень рано, чтоб стоять на голове.