Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

— Все дорожает, — пояснил Варнаар.

— Нас это тоже коснулось, — сказала мама. — Я еле-еле концы с концами свожу, гульдена лишнего не остается, скорее наоборот.

— Пусть сперва пощиплют этих чертовых богачей, — вставил отец. — Господу благоугодны вдовьи лепты.

— Мы все должны платить, — возразил Варнаар.

— Да, но что-то больно много денег на ветер уходит, — сказал отец. — Взять, к примеру, новую литургию, она недешево обходится, потом опять же новый перевод Библии стоил кучу денег, и что же там написано: «У детей на зубах оскомина», — «оскомина», ты когда-нибудь слыхал такое? В старом переводе было: «…зубы стали тупыми» — это любому понятно, но «оскомина»?! И за это изволь лишние полпроцента выкладывай. Нынче все пасторы должны в облачении ходить, раньше такого не было. А кто платит? Мы! Вот в псалтири говорится, что и ласточка находит гнездо себе у алтарей ваших, а насчет облачения там речи нет. Ни гроша они от меня больше не получат. Пускай потрошат типов вроде нашего Семь Домов, который за аренду своих халуп шкуру со съемщиков дерет. Сидит этакий скряга по воскресеньям на скамье старейшин, толстосум поганый, вот он-то пускай все и загонит, а денежки раздаст беднякам. Тогда не надо будет ему залезать на крышу этих домиков и смотреть, не пора ли их чинить, хотя чего тут глазеть: когда идет дождь, на жильцах нитки сухой нет. Надеюсь, когда-нибудь он сверзится со своей крыши.

Отец порой не стеснялся в выражениях, особенно когда злился.

— По-моему, нам лучше уйти, Варнаар. Надо будет как-нибудь всерьез поговорить об этой семье в церковном совете, — сказал Вейнхорст.

Он встал. Варнаар положил руку ему на локоть.

— Мы еще не закончили, — сказал он.

— Чуть не забыл, — спохватился Вейнхорст и снова сел. — Я подам вам пример и помолюсь.

С этими словами он сложил руки и закрыл глаза. Когда он начал молиться, я услышал с улицы голос сестренки. Она барабанила кулачком по почтовому ящику. Почему нам не дают ключей? — подумал я. Голос Вейнхорста заглушил стук сестренки.

— О всесущий Господь наш, чей суровый приговор укарал потопом закоснелый в безверии и нераскаявшийся мир и чье беспредельное великодушие спасло и уберегло лишь сохранившего веру Ноя и восемь его ближних. К Твоему лику смиренно обращаем мы взор. Мы, Господи, дети тьмы, но Ты вывел нас к свету, заключил с нами союз и одарил его силой, когда заставил слугу своего, Абрахама Кёйпера, основать Свободный университет. Сделай так, о Боже, чтобы не пренебрегли мы легкомысленно этим даром рук Твоих, но направь нас, каждого по-своему, путями Твоими и приведи нашего юного брата в Твой храм в Амстердаме. Господи, прости нам прегрешения наши и научи нас вновь внимать слову Твоему, — слову, которое учит, что дети — благодать Божия, что благословен тот, кто дает, а не тот, кто получает.

Сестренка позвонила. Голос Вейнхорста чуть дрогнул.

— Господи, просвети разум наш, чтобы могли мы узнать пути Твои и заветы.

Сестренка снова нажала на кнопку. Пусть звонит, подумал я, и молитва Вейнхорста потонула в заливистых трелях. Я уловил еще несколько слов: закоснелые, безбожные, грешные, аминь. Едва он кончил, я побежал к входной двери и впустил сестренку.

— Мы молились, — сообщил я.

— А-а, — протянула сестренка. — Почему?

— Они уже уходят.

— Значит, кончили?

— Похоже.

Из гостиной донеслись громкие голоса. Показался брат Вейнхорст, а за ним, словно собачка на поводке, брат Варнаар. Прошаркали по коридору. Оба разом надели шляпы. Входная дверь была еще открыта: я только что впустил сестренку. Они исчезли, не сказав ни слова, я проводил их взглядом. Варнаар шел за Вейнхорстом. Когда они были почти на углу, Вейнхорст обернулся и что-то рявкнул Варнаару. Но, увы, слов я не разобрал, потому что в этот момент отец крикнул из комнаты:

— Сейчас же закрой дверь! Я хочу проветрить, чтобы от них и духу не осталось!

Промчавшись по деревянному мосту, поезд неожиданно сбавил скорость. За речкой, протекавшей вдоль железной дороги, раскинулся небольшой луг, так ярко освещенный, точно солнце направило сюда все свои лучи. На самой середине этого луга, в ослепительном солнечном пятне, неуклюже топталось какое-то животное. Но свет бил прямо в глаза, и я сперва никак не мог разглядеть, что же там происходит. Только когда поезд плавно повернул и солнце оказалось с другой стороны, я увидел, что это лошадь, которая неторопливой рысью бежала за ястребом. Лениво помахивая крыльями и почти не поднимаясь над травой, птица летела медленно, но все-таки не давала себя догнать. Похоже было, что побеги лошадь быстрее, и ястреб легко сможет улететь. Почему же не улетел до сих пор? Лошадь между тем, опустив голову, замешкалась и отстала. Ястреб тотчас сложил крылья и просто побежал по траве между кустами. Нет, все-таки это походило на погоню: лошадь упорно следовала за птицей. Но вот она перешла на прежнюю рысь — птица сразу расправила крылья и неуклюже заторопилась. Уж не был ли ястреб ранен? Но если лошадь хотела догнать его, почему же она не бежала еще быстрее? К чему эти полупреследование и полубегство? Опушка леса уже близко: вот-вот ястреб и лошадь скроются из глаз. Я украдкой покосился на тормозной кран, но, еще раз обернувшись к окну, заметил, что как раз в этот миг лошадь догнала ястреба. Она мотала мордой прямо над птицей, то и дело касаясь ее спины, но делала это так бережно, что о нападении не могло быть и речи. В этот момент лес скрыл их от меня, и я без дальнейших приключений продолжил свою поездку на трехдневный конгресс по поведению животных.