Они во всю глотку горланят песню. После припева «Ничто не сохраним мы в этом мире» дядя Адриан говорит:
— Этот «Маннборг» вы тоже не сохраните, мы его заберем. Сколько вы за него просите?
— Я понятия не имею о ценах на фисгармонии, — говорит моряк. — Сколько стоит такая штуковина, когда она новая?
— Дешево, — говорит дядя Адриан. — Их теперь все поносят, люди покупают электронные органы, нашей коммерции пришел конец, разве только изредка какой-нибудь любитель… Пожалуй, в новом виде такая фисгармония, «Маннборг» с двумя мануалами, стоила бы примерно от четырехсот до четырехсот пятидесяти гульденов, а может, и меньше. Только новых сейчас не бывает.
— Ну вот, жена, я так и думал, — говорит моряк. — Значит, за этот орган я могу просить двести гульденов.
— За такие деньги мне его не сбыть, — говорит дядя. — Инструмент на любителя, вот в чем дело. Я могу дать сто гульденов.
Моряк пристально смотрит на воду. На ней появляется буксир. Дает три долгих заунывных свистка.
— Это мало, — говорит моряк. — Нам надо купить люльку, коляску и манежик, мы думали получить столько, чтобы нам хватило на все это.
— Что ж ты раньше не сказал, у меня есть для тебя и люлька, и коляска, и манежик, и еще я приплачу тебе пятьдесят гульденов. Все почти новое.
Я с некоторым изумлением гляжу на дядю: его младший ребенок родился восемнадцать лет назад, откуда у него может быть почти новая люлька? Но он не глядит на меня, а женщина говорит:
— Ну вот и хорошо.
— Не болтай, жена, ты ведь не знаешь, в каком состоянии люлька. А вдруг ребенок будет проваливаться? Сто гульденов, Капел, плюс люлька, коляска и манежик.
— По рукам, — торжественно провозглашает дядя.
— Жена, принеси-ка нам по рюмочке обмыть сделку, а потом надо будет спустить эту штуковину вниз. Как нам за это взяться? Пройдет она по лестнице?
— Сейчас измерю, — говорит дядя Адриан.
Он размахивает складным метром вокруг фисгармонии, потом опускает его в лестничный проем и наконец говорит:
— Должна пройти.
Взрослые пьют можжевеловую водку, мне дают лимонаду, моряк рассказывает о дальних плаваниях, женщина, шаркая, ходит по комнате.
— А управимся мы, двое мужчин и мальчик? — спрашивает моряк.
— Есть опасность, что и нет, — говорит дядя. — Не дай бог уроним, вот будет дело! Может, позвать соседей?
— Я схожу за Тинусом, это здесь рядом. В нем силы — как в троих здоровых мужиках.
Моряк уходит и приводит толстого краснолицего человека с маленькими голубыми глазками. Они с моряком берутся за фисгармонию с боков и, несмотря на ее тяжесть, без труда выносят на лестницу.
— Тинус, становись сзади, мы с Капелом и мальчиком пройдем вперед и медленно, ступенька за ступенькой, будем спускать эту штуковину. Нет, давай на попа, нет, не так, осторожно, придерживай левый борт, проклятье, разбили лампу!
С легким звоном вниз по ступенькам сыплются осколки стекла. Дядя говорит моряку:
— Лучше вы с Тинусом оба становитесь сзади, а мы — спереди. Удерживать орган очень тяжело, тут одному не управиться.
— Ты уверен, Капел?
— Да, — говорит дядя, — мне не впервой.
Тинус и моряк становятся сзади, я со страхом смотрю на огромную махину, нависшую над лестницей.
— А вдруг она упадет? — спрашиваю я.
— Не упадет, — шепчет дядя Адриан, — она застрянет, я точно знаю, я ведь измерял. А я тогда быстренько смотаюсь к Йаапу Схаапу, куплю люльку и остальное, и принесу инструмент, и мы немного разломаем корпус, и тогда фисгармония пройдет как миленькая, но она будет повреждена, и тогда я скажу…
— Ну давайте, что ли! — кричит моряк.
— Да мы готовы, спускаем ступенька за ступенькой, осторожно…
Орган спускается на пять ступенек. Дальше лестница делает поворот, мы с большим трудом спускаемся еще на одну ступеньку. И тут фисгармония застывает в наклонном положении, зажатая между подозрительно трещащими деревянными перилами лестницы и белыми оштукатуренными стенами. Над нашими головами Тинус и моряк осторожно раскачивают ее.
— Не идет! — кричит мой дядя.
— Почему?
— Негде ее развернуть.
— Ты же мерил, Капел.
— Я ошибся.
— Дьявол! Она должна пройти! Тинус, подтолкни еще разок.
Они наваливаются на фисгармонию всем своим весом, трещит дерево, ступенька раскалывается, фисгармония с писком пролезает между перилами и стеной и опускается на несколько сантиметров, потом повисает неподвижно.
— Засела накрепко, — кричит дядя, — дальше не пойдет.
Читать дальше