Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

— Черт побери, вот увидишь, они живут на втором этаже, — говорит дядя Адриан. — Тогда придется тащить «Маннборг» вниз по лестнице, а вдвоем это не так легко. Да, точно, они живут на втором этаже, ну и влипли же мы с тобой!

На наш звонок входная дверь немедленно распахивается, приведенная в движение невидимой рукой с помощью веревки. Мы попадаем в просторный подъезд, переходящий в лестницу.

— Кто там? — кричит невидимая женщина.

— Капел! — отвечает дядя.

Женщина спускается, мы видим толстые ноги, подол синего платья, над ним — грязный фартук, то и другое шириной чуть ли не во всю лестничную клетку. Платье и фартук спускаются толчками. Слева на груди приколота огромная брошка. Потом появляется лицо, голова, обрамленная разноцветными бигуди и повязанная платком, чтобы они держались.

— Идемте наверх, — говорит женщина тихо и хрипло.

Она снова поднимается; она не может повернуться на лестничной клетке и пятится задом, я хочу идти за ней, но дядя Адриан говорит:

— Подожди. Если она упадет, от тебя мокрое место останется. — И шепотом добавляет: — Хорошо, что на ней брошка, а то бы и не отличить, где у нее перед. Ну, поднимайся.

Мы взбираемся по лестнице. Вслед за толстой женщиной входим в темную комнату. За окном видны в промежутках между домами волны Схёра в серых пенных барашках. Плотный мужчина на стуле у окна тоже смотрит на воду. Провожает глазами черный грузовой пароход. В сумраке комнаты мне все же удается разглядеть якоря, вытатуированные на его руках.

— Садитесь, — говорит женщина. — Хотите кофе?

— Не откажусь, — отвечает дядя.

— И тебе тоже кофе? — спрашивает у меня моряк. — Лучше не надо, от кофе станешь рыжим. Вон там, Капел, стоит эта штуковина, она мне от покойного отца досталась. А теперь надо сбыть ее с рук, ожидаем прибавления семейства, на это место самое милое дело поставить люльку. Да мы сроду и не играли. Никогда. Я всю жизнь плавал, не было времени учиться. А теперь меня объявили непригодным для торгового флота, не буду я больше плавать, все. Лежишь по вечерам в постели, слушаешь шум ветра над водой, а горло так и перехватывает… Ну, довольно об этом. Субботними вечерами мой отец играл песни Йоханнеса де Хеера, а мы пели. Жена тоже не играет, пальцы у нее толстоваты, разве что за звонариху она бы сошла… Да, никогда мне больше не плавать. Представляешь, целыми днями сижу у окна и смотрю на воду, я…

— Ладно, — говорит дядя. — Разрешите, мой племянник испробует инструмент.

— Пожалуйста, с нашим удовольствием, конечно, мой мальчик, давай действуй, а мы послушаем.

Фисгармония с двумя мануалами так громкозвучна, что я легко заглушаю неумолкающую речь моряка. Играя, я могу смотреть в окно, на воде теперь множество судов. Я играю «Хочу я быть как Иисус».

Как только я перестаю играть, моряк спрашивает:

— А ты знаешь песню о жестоких штормах? Ее я всегда пел в море. Не видать мне больше моря… «Пусть шторма бушуют жестокие, ночь окутала все кругом…» Сыграй это, нет, погоди, мне нужно на минуточку уединиться.

Он выходит из комнаты, и дядя говорит:

— Роскошный инструмент, скажу я тебе, «суббас» [47] Один из регистров органа. — шестнадцать футов, на верхнем мануале футовость пять и семь восьмых, на нижнем — десять, все в полной исправности, и жучка нет, впрочем, в «Маннборгах» он, как правило, не заводится, потому что дерево высококачественное. Но, племянник, нам надо по возможности сбить цену, так что ты уж постарайся, поиграй побольше про шторма и всякое такое. Ты знаешь еще песни про море и господа бога?

— «Иисус хранит суденышко мое» и «Если ты попал в беду».

— Прекрасно, я тоже их знаю, я буду подпевать, это всегда железно сбивает цену.

И вот, когда моряк возвращается, я играю песни про жестокие шторма и про суда, которые хранит Иисус, про тихие гавани и бушующие волны житейского моря, и поют не только дядя Адриан с моряком, но и жена моряка, которая тем временем принесла кофе. Она поет на удивление торжественно, сложив руки на коленях, я отвожу глаза, смотрю на волны Схёра, по которым скользит ржавый бурый пароход с развевающимися флагами. Играя припев — «Милости господни собирай, считай», — я вижу, как дядя Адриан утирает глаза белым носовым платком. У моряка тоже слезы на глазах.

— Теперь еще про удачу, — говорит он, — это всегда пела моя мать.

— Про какую удачу? — спрашиваю я.

— Удачу, которую ты должен ловить. Как там, жена, не помнишь?

— «Ловите миг удачи, который бог дает», — говорит она.