Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

И вот сия метровая красотка лежит в проходе между мною и дверью. Я пристально, очень пристально смотрел на нее, с таким чувством, будто иду безлунной ночью по лесу и с превеликим трудом держу себя в узде: так меня и подмывает затянуть песню. Если уж запою, мелькнуло в голове, то не иначе как покаянные псалмы. Любопытно, чем она питалась все это время? Мышами, которые заполонили здание от подвала до чердака и вечером, как только отключался свет, спускались по отопительным трубам вниз? Выходит, она что же, переловила всех мышей и потому открыла охоту на моих крыс? Н-да, если она решила поживиться крысами, подумал я, то выбрала как нельзя более удачный момент. Ведь чуть ли не во всех клетках сидят беременные самочки. Но змее я тихонько сказал:

— У меня сейчас вовсе нет молодняка, одни дряхлые, жесткие самцы, на вкус точь-в-точь старый кожаный ремень.

Едва я это сказал, как тут же и устыдился своей глупой болтовни. Коралловая змея вызывающе пошевелила язычком, я медленно попятился к пустому лабораторному столу у окна, прямо напротив входной двери, вскарабкался на него и прислонился к стенке, как завороженный глядя на змею, укус которой принесет мне верную смерть, если сию же минуту не ввести противоядие, а ведь ему нужно сперва оттаять, лишь тогда оно будет готово к употреблению. Сыворотка сохраняла целебные свойства только в морозильной камере холодильника, значит, в момент укуса воспользоваться ею невозможно — загодя-то не знаешь, что тебя укусят. Яд — это вроде как влюбленность, подумалось мне. Знал бы, что на твоем пути встретится девушка, к которой ты потом месяцами будешь устремлять свои помыслы, так принял бы профилактические меры, заранее достал из морозильника противоядие. Эх, Рионна, думал я, неужели ты не могла найти себе другое поле деятельности?

Какой все-таки яд у коралловой змеи? Нервно-паралитический или тот, что действует на кровь? Вероятно, нервно-паралитический, поскольку иначе укус не был бы таким до жути губительным. Или коралловая змея вносит в рану сразу и нервный, и гемолитический яд? Не знаю, думал я, а ведь следовало бы знать! Когда грозит опасность, необходимо знать о ней хоть что-то. Мне вдруг пришло на ум, что коралловая змея в родстве с австралийским тайпаном, а у тайпана яд и вправду смешанный. Однако ж мои познания тем и исчерпались; я подтянул коленки поближе и сидел на столе этаким медитирующим буддой, неподвижно уставясь на коричневые, желтые и алые полосы, которые временами, когда я зажмуривался, рождали на моей сетчатке пятна дополнительных цветов.

Что делать? Сидеть сложа руки? Змея едва ли пролежит тут весь вечер. Как только она скользнет прочь, немедля рвану к двери, решил я. Но ведь, скользнув прочь, она может устроиться под письменным столом или под ящиком для корма и, попытайся я бежать, сумеет без труда отрезать мне дорогу. Глядишь, и тяпнет еще. Я плотно обернул штанинами щиколотки и натянул поверх носки — надежный способ против крысят, которые с испугу обычно норовят нырнуть в ближайшую штанину, вскарабкаться наверх и устроиться в ложбинке между ног. Только поможет ли такая предосторожность от коралловой змеи? Она с легкостью прокусит мои тонкие брюки, это уж точно, а что до ползания на крысиный манер вверх по штанине, так я даже думать об этом не желал, поскольку разрешаю себе стучать зубами лишь от холода. Подождем, другого выхода нет. Вряд ли это надолго. Я прислушался — кругом звенящая тишина. Так бы и погрозил кулаком четвертому этажу, ведь именно там работают с коралловыми змеями. Совсем одурели, думал я, это ж надо — таких змей развести! Спору нет, исследования — дело хорошее, и работают они замечательно, но господи боже ты мой, скажите на милость, почему для этого непременно требуются коралловые змеи? Неужто нельзя проводить рентгенологические штудии на каких-нибудь более безобидных пресмыкающихся? По-моему, челюсти и жевательные мышцы у всех змей одинаково дружно заглатывают добычу, правда? Но как бы там ни было, а я отлично знал: настоящему фанатику-герпетологу мало просто держать самых опасных змей, он еще будет повсюду таскать их с собой. Если змея не очень крупная, такой псих сажает ее в мешочек, а мешочек спокойненько прячет в карман брюк. Зачем он так поступает? И почему эта опасная аномалия наблюдается исключительно у мужчин? У обыкновенных, заурядных мужчин, которые вечером выпивают стакан пива, а утром — чашку кофе, ночью спят и питаются три раза в день, как мы все, и тем не менее какое-то нервное волоконце у них в мозгу явно разболталось, потому они и одержимы змеями, равно как другие мужчины одержимы шахматами или поездами да трамваями: разбуди их среди ночи, и они без запинки отбарабанят железнодорожное расписание аж до самой Сицилии вкупе с номерами используемой техники. Подобного рода аномалии встречаются исключительно у мужчин — вот одна из немногих премудростей, какие я с годами постиг на собственном опыте. В самом деле, и я тоже не безгрешен. Назовите мне любой номер по кёхелевскому каталогу [79] Тематико-хронологический каталог произведений Моцарта, составленный в 1862 году австрийским музыковедом Л. фон Кёхелем. , и я, не задумываясь, скажу, какая композиция под ним зарегистрирована. То же и с каталогом сочинений Баха: я наизусть помню, что какому номеру соответствует. Но разве это поставишь в один ряд со страстью к змеям? Если да, то других мне попрекать не след, я должен набраться терпения и ждать — главное, чтоб змея не поползла в мою сторону! Пока она об этом не помышляет, лежит себе, будто на солнышке нежится, только по временам поднимает голову и глядит на меня. На церковной колокольне часы пробили восемь. Восемь! В моем распоряжении всего-навсего пятнадцать минут. Ровно в четверть девятого круглые часы над дверью лаборатории отключат неоновые лампы. Конечно, можно бы перевести стрелки, тогда свет не погаснет дольше, однако для этого надо еще достать до циферблата. Кой черт велел приделать часы на такой высоте? — кипя от злости, подумал я. А остынув, вспомнил, что сам же и потребовал повесить часы возможно выше: не то мол, всяк, кому не лень, встав на цыпочки, сумеет до них дотянуться. Пожалуй, я смогу передвинуть стрелки, если влезу на ящик для корма. Но как туда добраться? Попробую перепрыгнуть на письменный стол у крайнего слева окна, затем перебегу по полу — расстояние от меня до змеи составит там метров восемь, — заберусь на другой письменный стол, вон тот, где контейнер, а оттуда, вполне возможно, изловчусь перешагнуть на ящик. Я прыгнул на первый письменный стол. И, еще готовясь к прыжку, подумал: стоит мне оступиться или упасть — и конец, а все-таки прыгнул, потому что не хотел сидеть в лаборатории среди кромешной тьмы, да еще в обществе незримой рептилии. Благополучно приземлившись, я обнаружил, что с этого стола змеи не видно, и так разволновался, что чуть ли не дышать перестал, стараясь не пропустить даже самого легкого шороха. Но услыхал я только шумную возню крысят и тихое попискивание самочки, недовольной притязаниями пылкого самца. Wo aber Gefahr ist, wächst das Rettende auch [80] Но там, где опасность, растет и спасительный шанс (нем.) . , вспомнил я и от себя добавил: коль скоро сам позаботишься о das Rettende. Однако же я лишь с превеликим трудом заставил себя покинуть письменный стол. Мысленно я видел, как змея молнией бросится ко мне, едва я опущу ногу на пол. О, с какой быстротой я очутился у второго стола, стремглав рванул, так, что на бегу ободрал голень о пустой аквариум и буквально врезался животом в выдвижной ящик. На месте выяснилось, что до ящика с кормом отсюда ближе, чем я предполагал, и, не успев толком сообразить, что делаю, я перескочил на ящик и глянул вниз. Вон она, голубушка, лежит-полеживает. Заметила меня сразу, вскинула голову, поднесла хвост к самой пасти и, точно повинуясь наигрышу заклинателя змей, неожиданно устремилась кверху, прямо так, с кафельного пола. Зрелище было настолько увлекательное, что я напрочь забыл и о часах, и о страхе, только следил во все глаза, как струятся вверх желтые, алые и коричневые кольца. Особенно заворожил меня коричневый цвет. Он поблескивал, словно великолепная тисненая кожа, и навевал мне смутное воспоминание о чем-то бесконечно далеком, но что это было, я еще не понимал. Змея все тянулась вверх, пока не поднялась над полом сантиметров на пятьдесят, и тут повернула голову, чтобы получше меня рассмотреть, а я — в мозгу у меня роились сотни кёхелевских номеров, — я тоже повернул голову и встретился с ней глазами. Мне стало страшновато, зубы заплясали, я попробовал усмирить малодушие, сделав рывок к часам, приделанным непомерно высоко, — моя рука лишь мазнула по циферблату. Правда, ненароком я подвинул стрелки в нужную сторону, но добился тем самым лишь краткой отсрочки. И едва не заплатил за это слишком дорого, так как потерял равновесие и зашатался, точно пьяный. А в конце концов растянулся на ящике во весь рост, причем моя голова оказалась в каком-то метре от змеи, которая пыталась подняться еще выше, но, как видно, переоценила собственные возможности и тоже врастяжку шлепнулась на кафель. Я даже немного посочувствовал ей, ведь нам обоим одинаково не повезло, однако ее голова тотчас опять поднялась и зашевелила черным язычком, при виде чего я из последних силенок умудрился пошутить: беззвучно молится перед трапезой. Заключительного «аминь» я дожидаться не стал. Мигом вернулся на второй стол, опять провез голенью по аквариуму, вскочил на первый стол, а затем прыгнул на старое место, откуда было очень удобно наблюдать за змеей, которая держала меня в заложниках. Там, снова приняв позу будды, я прикинул, сколько времени выиграл своей отчаянной акцией. Максимум минут двадцать, подытожил я, закипая от бешенства. Какая нелепость! Это же моя лаборатория, мой виварий, змеям вход сюда заказан, а уж держать меня тут в плену они тем более не вправе. И я бросил в рептилию шариковой ручкой. От удара змея конвульсивно сжалась, но сию же минуту поднялась, завертелась по кругу, как дрессированная, а потом улеглась поперек прохода — хвост у ящика для корма, шея у письменного стола, голова повернута ко мне.