Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

После этой тирады Грунвелту стало невмоготу, и он, решив налить себе большую рюмку вина, поднял бутылку. Тут мне в голову и пришла интересная мысль.

— Точно так же, как бутылка вина рассказывает, что, видимо, кто-то справляет день рождения.

Грунвелт озадаченно посмотрел на меня и сказал:

— Нет, мы никакого дня рождения не справляем.

— А у нас дома пьют вино, когда празднуют чей-нибудь день рождения, — объяснил я.

Он поставил бутылку, но из рук не выпустил.

— Какой предмет, по-твоему, самый красивый, ну из тех, что ты знаешь?

Я подумал и сказал:

— Орган в церкви.

— Правильно, — кивнул художник, — только он очень уж большой. Я вот хорошо помню: однажды, когда я был в твоем возрасте, меня привезли в гости к деду. Он пил красное вино, и вдруг — ты ведь знаешь, как это бывает, — бутылка опустела. В доме у них было светло, солнечно, н-да… дедушка и днем любил рюмочку пропустить, притом не обязательно в честь дня рождения, а я смотрел на полосы солнечного света и неожиданно увидел такое, чего до сих пор ни разу не замечал, — я увидел, что бутылка опрокинута вверх дном и солнце искрами дробится в стекле. Гляньте-ка, сказал я, бутылка-то треснула. Ничего подобного, ответил дед, это душа бутылки. Тогда я впервые понял, что предметы могут жить. И опустошаю бутылки, чтобы увидеть их душу, и всегда, глядя на порожнюю бутылку, думаю: эх, нарисовать бы, как солнце наполняет душу бутылки! Вот была бы картина так картина.

— Наконец-то я понял, — сказал отец, видимо услышав заключительные слова, — отчего ты столько пьешь. Между прочим, вспомнил бы Исаию, глава пятая, стих одиннадцатый [78] Имеется в виду следующая библейская сентенция: «Горе тем, которые с раннего утра ищут сикеры и до позднего вечера разгорячают себя вином». . И главное дело — не воображай, будто мне нужна этакая картина, с бутылочной душой. Мне требуется кое-что другое; может, нарисуешь быстренько? А я повешу твою работу на стене, и тогда они отстанут от меня с этим шуриновым натюрмортом, будь он неладен!

— Что-то я не пойму, — сказал Грунвелт, — у тебя же дома не одна стена, верно?

— В передней комнате у нас красивая вышивка висит, первый стих из второй главы Послания к Евреям: «Посему мы должны быть особенно внимательны к слышанному, чтобы не отпасть». Ясное дело, слова апостола снимать нельзя, и родичам это известно. В задней комнате слева от камина висит шкафчик, а справа — моя резьба по дереву, я за нее первый приз получил. Выходит, свободное место остается только над сервантом, и я намерен повесить туда ферму.

— Ферму?

— Ну ты ведь знаешь, мне ужасно хотелось стать крестьянином, потому и ферма, но я понимаю, времени в обрез, так, может, ты хоть молочные фляги нарисуешь, а? Пустые молочные фляги воскресным утром — их вот только что, чуть позже обычного, выгрузили из фургона, и они ярко сверкают на солнце, которое поднялось уже довольно высоко, а остальное можно похерить — и саму ферму, и забор, и ольденбургского коня. Несколько молочных фляг, и хорош.

— Ничего не понимаю.

— Да все ты отлично понимаешь, я просто-напросто хочу, чтоб ты изобразил самое красивое и самое важное, что только есть на ферме, то, вокруг чего все хозяйство вертится, — парочку молочных фляг. Впрочем, и одна тоже сойдет.

— Стало быть, ты хочешь натюрморт с молочными флягами.

Грунвелт и отец молча с изумлением уставились друг на друга. И, глядя на них, я как-то вдруг сообразил, что же такое натюрморт.

Немного погодя Грунвелт сказал:

— Попробую, только вряд ли у меня получится.

Через неделю полотно привезли к нам домой. Молочных фляг на картине не было, потому что — так сказал Грунвелт, вешая свое творение над сервантом, — рисовать их «слишком трудно», зато в правом углу красовалась крестьянская усадьба, над которой откуда-то снизу веером расходились косые солнечные лучи — казалось, будто солнце светит на дом из воды, а вода со всех сторон омывала ферму и, по словам моего отца, была «написана так замечательно, что чуть ли не карпов на дне разглядеть можно». А в левом краю картины плыла лодочка, и в ней сидел какой-то сутулый дядька, удил рыбу. Рассматривая его, я всякий раз думал: ведь это же он в ту ночь на кладбище дожидался второго пришествия.

Воскресными вечерами казалось, будто неоновый свет безмятежней обычного льется наружу из высоких окон лаборатории. И полускрытая колпаком мощная лампа у окна пятого этажа светила мягче, чем в будни. Только окно Рионны оставалось темным. Окно Рионны воскресными вечерами всегда остается темным, мрачно думал я. И тем не менее уже который месяц являлся воскресными вечерами в лабораторию, надеясь, что однажды в ее окне будет свет — и мы с нею спокойно, без свидетелей поговорим. А благовидный предлог, чтобы уйти воскресным вечером из дома, мне и искать не надо. Разве не моя обязанность проверить, все ли в порядке у моих крыс? Каждый воскресный вечер я обходил свой виварий. Во всех ли кормушках достаточно еды? Есть ли вода в поилках? Может, ночью неожиданно народились крысята — и их матери нужна отдельная клетка?