Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

(Народу ожидалось великое множество: из театра, речного порта, оборонного НИИ, не говоря о художниках — за двадцать семь лет своего пребывания в Великореченске Алексей Гневицкий оставил очень заметный след. Во всяком случае — в широком кругу местной интеллигенции. Правда, как с данным кругом соприкасались иные из «речных волков», было не совсем ясно: Окаёмов относил это на счёт ненавязчивого дружелюбия Алексея, благодаря которому он повсюду имел приятелей и которое — очень возможно! — привело к столь трагическому финалу.)

Приход Наташи и Светы окончательно вернул Валентину в норму — чему очень обрадовались и её подруги, и (особенно!) Лев Иванович. Мало того, что острое душевное расстройство вдовы удручало само по себе — из-за обвинений, продиктованных её помрачённым мозгом, оно давило на Окаёмова эдакой наваленной на грудь грудой огромных булыжников — ведь, какими бы несправедливыми ни казались обвинения Валентины, а злосчастный прогноз он таки сделал. Посоветовал другу поберечься в ночь с шестнадцатого на семнадцатое мая 1998-го года. И этим своим советом… тьфу, тьфу, Боже избави! — очень возможно — что?..

К счастью, Валентина Андреевна, отойдя от психического шока, совсем забыла о жутких обвинениях, высказанных ею в адрес астролога — направив гнев на убийц Алексея. (Версию несчастного случая — как идиотскую! — она, естественно, не рассматривала.) Само собой, вдове никто не возражал: ненависть к неведомым мерзавцам отвлекала её от горя и была для Валентины не худшим выходом после трёх дней душевного оцепенения, в которое, узнав о смерти возлюбленного, впала женщина — перекипит, переболит и, Бог даст, утешится.

Сообразив, что сейчас ни под каким видом нельзя передавать деньги Валентине Андреевне, Окаёмов улучил момент, когда вдова вышла в ванную, и чуть ли не насильно всучил подругам тысячу долларов — нет-нет! никаких отказов! много? остаток вернёте Вале! сам? нет, сам не могу, Валентина не так поймёт, Танечка знает…

К двенадцати часам Валентина Андреевна выглядела хоть и трагически, но по-человечески, уже не являя собой образ воплощённого безумия: вся в чёрном, с бледным лицом, пылающими глазами, однако вполне осмысленным взглядом — пора. До художественной школы предстояло ехать минут двадцать, да ещё сколько-то времени ждать трамвая — очень пора! По счастью, трамвай подошёл скоро — в половине первого Окаёмов, вдова и её подруги, поднявшись по трём широким ступенькам, входили в настежь распахнутые двери кирпичного двухэтажного здания.

Едва Лев Иванович переступил порог, как к нему стали подходить знакомые, полузнакомые и совсем незнакомые мужчины и женщины — о дружбе Окаёмова и Гневицкого в Великореченске слагались легенды. (Чуть ли не тридцать лет после института — и продолжают регулярно встречаться! живя в разных городах! имея разные увлечения! вообще — будучи очень несхожими людьми! и — тем не менее — тридцать лет! нет — наверняка не баз колдовства!)

Поздоровавшись и перекинувшись несколькими словами с множеством из собравшихся, Лев Иванович на какое-то время остался без присмотра и получил возможность, не отвлекаясь, осмотреться по сторонам. Просторное с высоким потолком помещение первого этажа — одновременно: холл, вестибюль, актовый зал и всё, что необходимо — было заполнено множеством людей в тёмных одеждах: мужчины и женщины, взрослые и дети — все, в ожидании, не спеша переходили с места на место, то соединяясь в небольшие группки, то вновь расходясь с особенной, случающейся только на похоронах, сосредоточенностью. Конечно, занятия сегодня были отменены, но питомцы Гневицкого не могли не проститься с любимым учителем — детей, на взгляд Окаёмова, собралось не меньше, чем взрослых. И это современно «поколение пепси» вело себя удивительно тихо: а которые никак уже не могли сдержать бьющую через край энергию — всё-таки, дети! — благоразумно выскальзывали во двор. Куда, кроме них, то и дело отлучались многие из мужчин и иные из женщин — покурить в тени старого вяза.

Лев Иванович посмотрел на часы — без десяти час — и тоже отправился во двор: для него, заядлого курильщика, на двадцать пять минут забыть об очередной порции никотина было чем-то выходящим из ряда — видимо, утренние валентинины обвинения задели астролога не просто больно, но и очень глубоко, едва ли не до самого «дна души».

Дымя под огромным раскидистым деревом и перекидываясь несколькими словечками то с одним, то с другим из собравшихся здесь курильщиков, Окаёмов заметил, что во вчерашнем телефонном разговоре Татьяна Негода вольно или невольно изрядно драматизировала ситуацию: отнюдь не все из друзей-мужчин Алексея, запив по чёрному, самоустранились от связанных с похоронами забот. Нет — иные участвовали: бегали, собирали справки, договаривались в Мэрии и с кладбищенскими рабочими, а что при этом для укрепления духа употребляли отнюдь не минеральную воду — такова наша земная жизнь: сегодня хоронишь ты, завтра — тебя.