Нужные слова наконец-то были произнесены, невозможная епитимья снята — выплакавшаяся и утешенная Мария Сергеевна вспомнила, что она, как-никак, женщина и на минуточку попросилась в ванную: после обильных слёз и бурных рыданий видочек-то ой-ёй-ёй, небось?!
На недолгое время оставшись в одиночестве, отец Никодим попробовал подвести итоги близящейся к концу беседы. Малоутешительные для него итоги — и как священнику, и как психиатру Никодиму Афанасьевичу приходилось признать своё поражение. Особенно — как священнику. Несколько лет наставлял Марию Сергеевну, вёл с ней душеполезные беседы, исповедовал и отпускал грехи — словом, воцерковлял — и что он имеет в итоге? Отдалившуюся от мужа, опасно экзальтированную фанатичку! Да, считающую себя христианкой… вот именно — считающую… а в действительности?.. и — хуже! Мучительные сомнения?.. ему — как священнику — они посланы не за это ли? За никудышное исполнение своего пастырского служения! Как предупреждение Свыше? И хорошо — если Свыше…
Беспорядочное мельтешение ни во что путное не складывающихся обрывков мыслей начинало всё сильнее раздражать отца Никодима — по счастью, вернувшаяся Мария Сергеевна положила конец этому умственному безобразию: внимание священника переключилось на женщину. Мимоходом отметив, что за какие-нибудь три-четыре минуты Мария Сергеевна обрела вид не хуже, чем телеведущая из программы новостей, Никодим Афанасьевич решил довести до логического завершения разговор с нею — о, конечно же, обходя острые углы и тщательно выбирая слова! — довысказаться без обиняков о её отношениях с мужем.
— Говоришь, Лев — не насильник ни в малейшей степени?.. ну, насколько-то — должен быть, как всякий мужчина. Однако — действительно — вытеснить, заместить, сублимировать свои агрессивные импульсы… как мужчина цивилизованный… он, разумеется, мог. Ну и, конечно, природный уровень агрессивности у него не высок… но и — поскольку не даёт садиться себе на шею — не слишком низок… вот и подумай, мать: грех любострастия — самый ли тяжкий он для тебя? Другого ввести в грех — не тяжелее ли? А ведь введёшь… обязательно введёшь своего Льва!
— Отец Никодим — неужели?.. Вы думаете, что Лёвушка со мной разойдётся?..
— Если всё останется по-прежнему — уверен. Давай, Мария, порассуждаем. Что делает сильный агрессивный мужчина, когда женщина ему противится? Нападает! Слабый? Сдаётся! А сильный, однако не агрессивный? Уходит, Мария! Не обязательно внешне: внешне — если ещё длится любовь — он может терпеть годами, но ведь никакая земная любовь не вечна… А твой Лев Иванович — и по тому, что рассказываешь ты, и по моему с ним знакомству — именно из таких: сильных и неагрессивных.
— Лёвушка — сильный?! Хотя… по-своему — да, наверно… в девяносто втором, в девяносто третьем… когда их оборонка разваливалась, и они на бобах сидели… не спился ведь! И потом… так, по-вашему, отец Никодим — мне самой?!
Перспектива потери мужа, на которую Марии Сергеевне более чем прямо указал священник, заставила женщину посмотреть по-иному на грех любострастия — без прежней нетерпимости неофитки.
— Слава богу, мать, поняла! Что в миру без греха — нельзя. Что, стремясь жить без греха в миру — мы неизбежно впадаем в грехи более тяжкие. А то ведь вчера… прости, Мария, это я говорю уже о себе… А тебе вот ещё что скажу. Не только в интимной жизни твоя гордыня тебя отвела от мужа. Конечно, это и моё упущение, и моя, если хочешь, гордыня… Однако — Врагу без разницы… В общем, Мария, так: астрологией Льва не кори, не нуди, что редко посещает храм, что не соблюдает постов — не морщись, если, на твой взгляд, услышишь от него что-нибудь богохульное, пропусти мимо ушей. Помни, апостол Павел сказал: «Жёны, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены». К тебе, Мария, особенно относятся эти слова. Кажется, всё… Нет, погоди: нозепам пока принимай — и вот тебе телефон Ильи Шершеневича. Прекрасный, знаешь ли, психиатр. Один из лучших. Завтра же обратишься к нему от моего имени — спросишь Илью Натановича. А то вчера я — совсем! Явно Нечистый попутал!
— И что, отец Никодим? Я должна буду делать всё, что велит этот доктор?
— Всё — Мария. Конечно, истерия — не паранойя, но, тем не менее, шутить с ней не стоит. В случай чего — покаешься. А я — отпущу.
Попрощавшись с Марией Сергеевной, отец Никодим почувствовал: Лукавый от него отступил. Затаился до времени в своём смрадном укрытии.
* * *
Лев Иванович немного ошибся: в опустевшей Алексеевой квартире не ждали никого, кроме Светы и Наташи — все, пожелавшие проститься с Гневицким, должны были придти в детскую художественную школу, в которой Алексей Петрович преподавал вот уже десять лет и куда к тринадцати часам предполагалось доставить гроб с его телом.
Читать дальше