Жорж Старков - Анархо

— Давно ждёшь? — басовито раздалось с задворков задумчивости. — Чего на сухую сидишь? — Будда без излишних приветственных реверансов, хлопнул Барбера по плечу, гулко опустился на свободный стул. — Дружище! — окликнул он заметно оживившегося бармена. — «Беленькой» половинку сообрази! Да загрызть чего-нибудь разносольного.

— Я не буду, — попытался остановить его Барбер. — За рулём. Уже и так пива лизнул.

— А я тебе и не предлагаю, — покривил губами Будда. — Дружище! — снова позвал мгновенно погрузившегося в свои алкогольно-закусочные хлопоты бармена. — «Беленькой» — триста!

Парень за стойкой сомкнул пальцы кольцом, мол, «всё о'кей» и снова утопил взгляд куда-то вниз.

— Как сам? — выждав некоторую паузу, чуть поёрзав на стуле, вновь забасил Будда.

— Он тут сидел… — вместо ответа, не поднимая глаз с дышащего ароматным парком кофе, выдавил Барбер. — Смотрел игру, пока мы на трибунах развлекались. Потом почему-то сорвался. И оказался… — он на секунду запнулся, сглотнул предательскую сухость. — И оказался, где оказался.

— Да, беда… — длинно выдохнул Будда. — Отличный парень был. Надёжный, бойкий…

— Добрый, — перебил Барбер, — честный. Знаешь, иногда мне даже казалось, что он какой-то приблажный. Как большой ребёнок. Мы даже с Лидсом шутили: «Шарик — он и есть шарик». Типа, в голове пусто. А потом, как-то незаметно для себя самих, поняли — в этой простоте и есть мудрость. Всё, что сложно — ложно. Или запутано намеренно, чтобы с толку сбить. В простоте правда. И он эту правду видел и нам показать старался. Иногда ломаешь голову над чем-нибудь, а он тебе какую-нибудь прописную истину в лицо швырнёт и начинаешь думать: «А, может, и правда — всё проще, чем кажется?»

— Ну, и как, проще?

— Для меня теперь — да.

— Уверен?

— Не томи, а… — скривился Барбер, устало откинувшись на спинку.

— Ну, смотри, — недовольно покачал головой Будда и неохотно полез за пазуху. — Делов не натвори.

— Сами с усами, — хмыкнул Барбер, принимая чёрный целлофановый свёрток и безстеснительно разворачивая.

— Не под боевые! — с серьёзным видом кивнул Будда на тёмный металл пистолета, вальяжно растянувшегося на широкой ладони собеседника. — Перегородка не выпилена и выпиливать не вздумай! Это на время, а не подарок!

— Да понял я, понял, — пробубнил Барбер с любопытством осматривая почти настоящее оружие. — Как реальный ПМ…

— Это и есть реальный. Только под газ. Первые два патрона — холостые. Хлопнуть можешь, для острастки. Остальные — газовые. Метров до пяти-семи — выхлоп есть. А дальше — пустоцветная хрень. Лучше в воздух пальнуть. Так хоть никто не поймёт, что у тебя хлопушка вместо волыны.

— Ясно, — уверено кивнул Барбер, пряча пистолет во внутренний карман.

— Зачем нужен — не скажешь, конечно же?

— Меньше знаешь — лучше спишь.

— Я и так нормально сплю, — огрызнулся Будда, одновременно кивнув бармену, услужливо выставившему на стол графинчик с водкой, рюмочку и небольшую тарелку с разносолом. — Спасибо, дорогой! — улыбнулся он местному виночерпию и, проводив его взглядом до стойки, с настойчивой серьёзностью уставился на Барбера. — Это из-за Шарика, да?

— Ну, допустим, — не стал отнекиваться Барбер.

— Знаешь, кто его?

— Возможно.

— Серьёзно надумал? По-мокрому?

— Игорь, не задавай тупых вопросов! Ты лучше скажи — с выездом всё в силе, «кузбас» будет?

— Будет. Клуб частично оплачивает. Даже сухпай даёт.

— Водка?

— И консервы!

— Не пропадём, — натужно улыбнулся Барбер. — Этим выездом Златан рулит?

— Да. От него больше всего народу. В целом организация на нём, среди наших. Ну, и на клубном официальном «петухе».

— Нам нужен один кубрик. Поговори с ним, пусть подержит.

— Четыре места? Да, не вопрос. Я думаю, проблем не будет. А, что не сам?

— Я сейчас на засвеченные номера стараюсь не звонить. Симка совсем чистая. Не хочу палить.

— Всё серьёзно?

— Более чем.

— Ясно, — понимающе покивал Будда. — Ну, тогда ни пуха… Сам знаешь — если что…

— На тебя всегда можно рассчитывать, — деланно смешливо продолжил за него Барбер. — Места пробей, не забудь…

Если время непременно оставляет свой отпечаток на людских лицах, то оно, определённо, где-то, еле слышно, пробегает на воздушных носочках, а где-то глумливо топчется свинцовостью потасканных грязных ботинок. Или это вовсе не время, а обычное человеческое горе. Такое понятное, когда личное. Столь непостижимое другим в своей остроте. А когда какое-то иное…