Жорж Старков - Анархо

— Ну, так-то да… Стопроцентная инфа?

— Насколько я знаю, да.

— И что думаешь?

— Я думаю также, как и Будда со Златаном — надо идти к тренировочной базе и реально так спросить за этот блядский позор.

— Да! — влепил Бэкхем крепкий кулак в, ни в чём неповинную, с тонким всхлипом принявшую удар, ладонь.

— И когда думаете? — продолжил Лидс, снова заставив принять младшего товарища виноватый вид. Насмешливый взгляд тихо, но явственно шептал: «Я всё знаю! Маменькин ты сынок…»

— Ещё не определились. Но, думаю, скорее всего, за день-два до следующего домашнего матча. Будда с ультрой решат и начнут поднимать народ, — неуверенно рапортовал Барбер.

— Резонно.

— Резонно, — скоро согласился бородач. — Это первая новость. Теперь вторая. Помнишь того барыгу-студентика, что у школы ошивался?

— Да, как же забудешь…

— Вышел на работу наш «пианист».

— Да, ну?

— Вот тебе и ну. Решать, конечно, тебе. Ты, так сказать, главная потерпевшая сторона. Но, слово надо держать…

— Пойдём, покурим, — Лидс решительно кивнул в сторону выхода.

Бэкхем с Шариком чуть тревожно переглянулись, но смолчали.

— Слово держать?! — с прорывающейся сквозь натужную сдержанность оголтелостью насел Лидс на Барбера, ещё даже не успевшего прикурить сигарету. — Мы обещали его грохнуть!

— Обещали. И что? — на вид совершенно спокойно, попутно пряча язычок пугливого пламени от влажного ветра, вопросил лидер фирмы.

— А ты в курсе, что тот хрен, который в бывшей аптеке заседал, кони двинул? Мы его грохнули! Я грохнул!

— Повторюсь, — пожал Барбер плечами, — и что?

— А то, что это охренеть, как ненормально!

— Ты всерьёз веришь в то, что жизни всех людей равнозначны? Тебе действительно есть дело этих ублюдков, что толкают фасованное по пол грамма дерьмо таким, как твой брат? Тебе их жаль? А брата не жаль? А других, кто так же шагнёт в окно или сляжет в «дурке»?

— Я не думал, что всё так далеко зайдёт… — чуть попятился Лидс, ёжась от хлёсткой пощёчины воздушного потока, несущего в себе колкие кристаллики льда.

— А ты думал, как будет? Мы запугаем одного, спалим конторки второго и третьего и район сразу чистым станет, будет тихо водочку попивать? Это не те люди и не тот бизнес! Пока каждый на районе, кто занимается этой дрянью не будет дрожать от страха и сраться в штаны — это всё сотрясения воздуха. Такие люди, больше чем остаться на мели, боятся только смерти. Одну мы показали. Видимо, причинно-следственную связь увидели не все.

— Ты не боишься?

— Чего?

— Не знаю… — вдруг, всерьёз задумался Лидс, примеряя на свою собственную шкуру страх, который смог бы накрепко сковать пламенные порывы товарища. — Ну, например, если поймают. Жена, сын…

— Мне плевать! — неожиданно резко и даже злобно оборвал Барбер. — Жена с голоду не подохнет. А сын, если суждено вырасти подонком, то он, что со мной, что без меня подонком станет. Тут вопрос в другом… Ему здесь расти! — он злобно топнул, и подрасквасившаяся, но не успевшая сковаться морозцем земля, с болотным хлюпаньем выпрыгнула из под ботинка. — Расти на этом самом районе. Денег на квартиру, в местечке попрестижнее, у меня нет. И никогда не будет. Если только в лотерею не выиграю, что крайне маловероятно, ведь я ещё не высморкал последние мозги, чтобы покупать билеты на этот лохотрон. Так что, выбор невелик. Слово, брат, надо держать.

— А за себя? — почти сдался Лидс, спросил лишь с укромной надеждой поделиться своей неуверенностью с товарищем. — За себя не боишься?

— А чего мне бояться?

— Ну, вдруг убьют. Вдруг этот «пианист» теперь с собой волыну таскает?

— Не боюсь. Был бы я видным учёным, светилом науки… Или, например, писателем, с умными книжками, или художником, или другим лекарем душ человеческих… Тогда — да, боялся бы. А, так… Что мир потеряет вместе со мной? Не дожившего до тридцати дурака, что гоняет на выезда? Плюнуть и растереть! Нет… Мир ничего не потеряет. Но если у меня есть шанс сделать что-то хорошее, пусть и через зло, через грех — я не хочу его упускать. Я не хочу немощно смотреть, как мой город под покровительственным нихренанеделаньем мэра, ментов и прочих упырей, превращается в клоаку, скатывается обратно в девяностые. Это не для меня. Это слишком далеко от анархии…

— Всё далеко от анархии, — грустно усмехнулся Лидс, вынул из пальцев товарища почти докуренную сигарету, сделал пару глубоких затяжек, выбросил в небольшое озерцо, что непринуждённо породила непогода, прямо посреди дороги. — Анархия — лишь утопия.