Лера Манович - Первый и другие рассказы

— Машенька, пальцем не показывай, сколько говорить!

— А куда же его девать?

... — Машка ты моя...

— Глубокоуважаемый вагоноуважатый...

— Маша, я должен тебе сказать... У меня семья.

— Какая семья?

— Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна...

— Девушка, проснитесь! — водитель тряс её за плечо. — Конечная!

Маша с трудом разлепила веки. Мужчина с добрым, усатым лицом стоял над ней. Она пошарила руками — сумки не было.

— У меня сумку украли, — сказала она заплетающимся после сна языком и почему-то улыбнулась. Водитель заглянул под сидение.

— А что в сумке было?

— Деньги, телефон, ключи от квартиры... снеговик.

— Какой снеговик?!

— Из папье-маше.

— Понаклюкаются с непривычки, — мужик беззлобно ругнулся. — А потом и получается... папье-машье. Шапку тоже украли?

— Не, шапки не было.

Он по-отечески строго посмотрел на её легкое пальто, на осенние ботинки, вздохнул:

— Сейчас бумаги диспетчеру сдам и в милицию пойдем. Оформлять.

Снег падал густыми, нежными хлопьями.

— Нам туда, — водитель показал на здание с зелеными буквами “ДЕПО”. Буквы светились в темноте кривовато, но надежно.

Когда она вернулась, он уже лежал в постели. Он слышал, как долго и неловко ворочался ключ в замке, как, взвизгнув молнией, тяжело упали один за другим, сапоги. В ванной полилась вода.

Стараясь не шуметь, она вошла в комнату. Пробралась на своё место у стены, обдав его запахом алкоголя и духов. Женских... и мужских.

— Могла бы принять душ, — подумал он.

Он всегда сам выбирал ей духи. Она едва умела отличать оттенки запахов. Она вообще не была чуткой. И умной тоже не была. Он лежал и думал, что так влекло к ней его и других. Умных, тонких, различающих оттенки и запахи мужчин. И не находил ответа.

Её нога дернулась под одеялом. Она всегда засыпала мгновенно, проваливаясь в небытие как усталый, надравшийся мужчина.

— Обаяние животного, — думал он. — Сильного, лишенного рефлексии животного.

С легким стоном она пошевелилась во сне, прикоснувшись к нему. И тут же он с досадой почувствовал в себе ответное шевеление. Вот уже десять лет его тело с постоянством часового механизма отзывалось на эту женщину. Он придвинулся, положил руку на изгиб её спины. Провел ниже.

— Отстань! — хриплым ото сна голосом сказала она и отодвинулась к стене.

Он сел на кровати. В темноте нащупал ногами тапки.

На кухне щелкнул чайником. Подошел к окну. Оттепель сменилась заморозками. Редкий снег косо падал и исчезал на черной земле. В кухню, стуча когтями, вбежала такса. Виляя хвостом, понюхала пустую миску.

В чате светилось несколько редких зеленых кружков. Глеб, коллега. Меланхоличный и равнодушный человек. Настя, секретарша. Черненькая, юркая. В офисе ходили слухи, что она давно влюблена в него. Он отхлебнул чай, подумал. Написал Насте.

— Не спится? Смайл. — И мне. — Смайл. — Пойдем, погуляем? — В такую погоду? Смайл-смайл. — А ты где живешь? Хитрый смайл. — Зачем тебе? — В гости приеду, мне паршиво. — Ты серьезно?

Переписал на бумажку адрес. Надел джинсы. Не обнаружив в комоде чистых носков, сунул ноги в ботинки прямо так.

У Насти была маленькая, очень чистая квартира. В кухонном окне виднелась новая, аккуратная церковь с желтой, будто слегка подмятой позолотой на куполах. Стол был накрыт. Салатник. Две тарелки с голубыми, в цвет штор, салфетками.

— Ну ты даешь, — присвистнул он. — Ночь же.

— У нас в семье гость в любое время — это святое.

Он сел. Положил в рот салат, не чувствуя вкуса.

— Нравится?

— Очень. Твой рецепт?

— Мамин... Вот обычно огурец кладут, а надо яблоко, кислое...

Он смотрел, как шевелятся её тонкие, блестящие губы. Притянул за руку. Она подалась с улыбкой, не переставая говорить.

— А майонез надо класть не жирный...

Настино маленькое тело двигалось порывисто, но неласково. Всюду, куда бы ни ткнулся губами, он чувствовал приторный, удушающий запах.

— Как сладко ты пахнешь...

Она прервала стон. Ответила с неожиданной, не затуманенной страстью интонацией:

— Это кокосовое масло. Мне специально из Непала привезли. Нравится?

— Очень. Ты богиня Баунти.

Она засмеялась и потянула его за шею.

Он долго стоял в душе, пытаясь смыть с себя этот запах.

— Черный-зеленый?

— Черный, покрепче.

Настя в коротком шелковом халатике празднично сияя, вертелась у стола. Ему вдруг очень захотелось домой.