София Синицкая - Повести и рассказы [Авторский сборник]

— Кого ты заперла в доме, родная? — спросил меня батюшка.

— Я никого не запирала. Они могут проходить сквозь стены.

— Кто?!

— Пётр и Анна, призраки из Опечка.

— Ты в своём уме? Срочно приезжай! Кто-то проник в дом, наверное, через чердачное окно, оно, кажется, разбито.

С замирающим сердцем я подъезжала к Окуловке. Шёл мокрый снег, он таял, не долетая до чёрных папоротников и пожухлой травы. Было холодно, неуютно. На платформе приплясывал продрогший батюшка. И снова машинка почухала в бобылёвскую гору.

Вот он, дом на холме. Мокрый, чёрный, загадочный. На дороге стояла всё же милицейская машина. У крыльца Борис разговаривал с двумя милиционерами. Они только что приехали и ждали меня, чтобы войти в дом. Мне было обидно, что они не захотели выбивать окно и наводить порядок в моё отсутствие. Я устала от странных происшествий, мне хотелось в Петербург, в тёплый музей, в кондитерскую, где пахнет кофе и пирогами.

Мане я на всякий случай предложила полистать книжку на заднем сиденье «Запорожца». Потом взошла на крыльцо и стала отпирать двери. Рядом стоял отец Иоанн. Прочая публика ждала на почтительном расстоянии, милиционеры явно не стремились заходить в дом первыми. Я с трудом сняла большой старый замок и тут же от испуга его уронила — из дома донёсся совершенно жуткий крик. Это был крик боли и отчаяния, который затем сменился протяжным воем.

Батюшка перекрестился, решительно толкнул дверь и исчез в темноте. Натыкаясь на сундуки и вёдра, он топал в сенях и шарил руками по стене, чтобы включить свет. Послышались стоны и чей-то незнакомый голос. «Боря, помоги!» — крикнул батюшка полковнику. Полковник исчез в дверном проёме. Милиционеры робко ждали дальнейших событий.

Через пару минут отец Иоанн и Борис с трудом выволокли и посадили на крыльцо плачущего, стонущего человека. Это был Мишка Рогов, бомж из Опечка. Местные алкаши звали его Майклом. Майкл Рогов занимал один из брошенных домов в Опечке, пил какую-то отраву, жил в нищете и крал всё, что только можно было украсть.

Майкл был бледен как смерть, он дрожал от боли, страха и жажды. Батюшка принёс ему воды и вызвал скорую помощь. Бедный бомж не мог подняться — ноги его не держали. Он плакал, нёс какую-то околесицу и не понимал, что вокруг происходит. Майкл хватал нас за руки, просил его простить и жаловался: «А эти-то приходили. Головами качали! Ногами топали! Воды не давали. Всё ходили вокруг, смотрели на меня, пугали». — «Кто приходил-то?» — спросил полковник. «Мёртвые, мёртвые, — с ужасом шептал Рогов. — Мужик с бабой! В темноте светятся! Руками на меня махали, ругали: зачем в дом залез без приглашения?»

Майкла увезли в больницу. Милиционеры составили протокол.

Оказалось, что после моего отъезда, который в этой немноголюдной местности всем тут же стал очевиден, Мишка решил забраться в дом на холме, чтобы чем-нибудь поживиться. Он вытащил из сарая лестницу, приставил её к стене, поднялся к окошку под крышей, выбил его и проник на чердак. Будучи пьяным, он не заметил в потёмках того места, где заканчивается чердачный пол, и, кубарем слетев в сени, сильно ушибся и сломал ногу. В холоде и потёмках, без воды и пищи бедняга провёл в заключении трое суток. Выбраться из дома он не мог, ему оставалось лишь взывать о помощи, что он и делал усердно до тех пор, пока мы его не спасли.

Батюшке я сказала, что если он срочно не займётся расследованием истории с мертвецами, то мы с Маней в Бобылёво не останемся ни при каких условиях. Наш друг постоял в раздумье, потом решительным шагом направился в Опечек. А я пошла топить печку и готовить обед.

Путь отца Иоанна лежал недалеко — к избе Валерки и Анатолия, ведь это они первые завели разговор о «мёртвых», когда пришли ко мне в нетрезвом виде на ночь глядя. Пускай теперь расскажут подробно, что им известно о безруком и его подруге.

Братья ничуть не удивились, увидев отца Иоанна. Похоже, эти люди вообще не были способны удивляться. Большую часть своего времени они тратили на употребление «вина» (в этой местности слово «водка» считается неприличным, и всё спиртное называют «вином»). Также братья частенько курили траву, поэтому краски жизни для них растекались осенним дождём. Мир был уютен, размыт, окружающая действительность воспринималась несерьёзно — как плод воображения, непринуждённая игра в «козла».