— Принесите успокоительного! — взвизгнула Ия.
— Дружище, это не входило в мой бюджетный план, но нам придётся заглянуть в аптеку, — сказал Коля, спустившись с крыши.
Пока они искали аптеку и стояли в очереди, сёстры переместились в квартирку-оранжерею, выпили по стаканчику кагора с кипяточком и вызвали милицию. Хулиганы отдали старухам мешок с валерьянкой, корвалолом, валидолом и, чудом разминувшись с участковым инспектором Глазовым, покинули дом с гробами.
В магазине Коля с Ганей разглядывали витрины с унылыми коробочками, в которых сидели, пригорюнившись, засохшие суши, рис с морковочкой под названием «Плов», салаты «Здоровье» и «Мимоза» с увядшим листиком петрушки. Ганя хотел есть и пить. Коля хотел выпить и закусить. На убегающих к потолку полках стояло множество разнообразных напитков и консервных банок с красивыми этикетками. «Возьму, пожалуй, “Три топорика” и ветчину. Нет, жарко, — пива и кальмаров. Нет, зябко, — малёк и кильку», — думал вслух Коля. «Определяйтесь, мужчина!» — нетерпеливо сказала продавщица с зачёсанными назад рыжими волосами и серёжками в виде луны. Промучившись ещё минуту, он купил навагу в томатном соусе, бутылку хереса, круглый ржаной хлеб, плавленый сырок, кефир и мороженое.
Ганя был рад оказаться вдали от автовских домов. Широким шагом, раздирая ботинками травяной ковёр, шли они с Колей вдоль речки Красненькой, несущей свои вонючие воды к Маркизовой луже. В бензиновых пятнах плыли ондатры. На топких берегах сидели лягушки — неподвижно, поводя лишь одними глазами, как старухи на скамеечках. По стволу поваленной ивы Коля с Ганей перебрались через речку и вступили в обширные пустыри Угольной гавани.
Это было удивительное, сказочное, таинственное место. По заброшенному, заросшему полевыми цветами железнодорожному пути Ганя с Колей дошли до сверкающей синим яхонтом финской воды. Вдоль заболоченного берега раскинулось огромное кладбище кораблей. Над ним с пронзительным криком метались чайки. По пояс, по плечи, по горло в воде стояли забытые гиганты. Ветер влетал в железные остовы, и гиганты скрипели, гудели, стонали, пели моряцкие песни, вспоминая былые деньки. На ржавых корпусах росли деревья, из щелей торчали пучки жёлтой травы. У самого берега подъёмный кран завалился набок. Он вытянул длинную шею навстречу закатному солнцу, на его морде гнездились птицы. Один корабль затонул полностью — только нос торчал над водой. «Всё. Умер “Летучий голландец”, надо помянуть», — сказал Коля, доставая бутылку. Ганя нашёл кусок фанеры. Они сели. Молча смотрели на закат. Последние лучи скользили и прыгали по ржавому железу, стараясь согреть и утешить грустных гигантов. Вдруг Гане почудился запах дыма. Он оглянулся. Над странной конструкцией, судя по всему, бывшей когда-то грузовиком, вился дымок.
— Коля, там кто-то есть!
— Там, тадададам, тадам, тадам! Житель здешних мест. Подождём здесь. Пускай сам выйдет.
Ганя немного нервничал, а Коля, допив свой херес, был как раз готов завести полезное знакомство. Он прохаживался по берегу, подбирая бутылки с письмами потерпевших крушение и поглядывая в сторону дымка. Под ногами хрустел сухой тростник, приятно пахло солью и тухлой рыбой...
Вскоре из-за грузовика вышел старичок. Он осторожно приблизился к Гане и Коле и поклонился, внимательно изучая разложенные на газете остатки еды. Ганя протянул ему хлеб и пакет с кефиром. Старичок снова поклонился, всё взял, не побрезговал. Долго жевал молча. Потом ткнул пальцем в сторону затонувшего корабля и сказал:
— Минный заградитель «Волга»! В 1901 году зачислен в списки судов Балтийского флота, в 1904-м спущен на воду, в 1909-м вступил в строй. В Первую Мировую принимал активное участие в минно-заградительных операциях русского флота. В 1918-м совершил переход из Ревеля в Гельсингфорс и Кронштадт. Участвовал в подавлении мятежа на фортах «Красная Горка» и «Серая Лошадь». С 1922 года находился в составе сводного дивизиона учебных судов. Прошёл капитальный ремонт в 37-м. С 38-го использовался как несамоходная плавучая база. Во время Отечественной войны обеспечивал базирование лёгких кораблей Балтийского флота. В июле 43-го был сдан в порт на хранение, а с 44-го по 82-й использовался как живорыбная база в Ленинграде. Без должного ухода окончательно обветшал и сел на дно!
— Коля! — сказал Коля.
— Ганя! — сказал Ганя.
— Николай Иванович Колесов! — представился старичок, снова поклонился и ушёл к себе — за грузовик.
Читать дальше