* * *
— Ты самая тонкая, ты всё понимаешь, таких, как ты, — поискать! Вот послушай:
Не призывай и не сули
Душе былого вдохновенья.
Я — одинокий сын земли,
Ты — лучезарное виденье.
Земля пустынна, ночь бледна,
Недвижно лунное сиянье,
В звездах — немая тишина —
Обитель страха и молчанья.
Я знаю твой победный лик,
Призывный голос слышу ясно,
Душе понятен твой язык,
Но ты зовёшь меня напрасно.
Земля пустынна, ночь бледна,
Не жди былого обаянья,
В моей душе отражена
Обитель страха и молчанья.
Однако настал день, когда одинокий сын земли почувствовал всё же, что с дочерью дело неладно, вернее, это был не день, а весёлый предновогодний вечер, когда к Марку Семёновичу пришли его престижные знакомые — семейство зажиточного завмага, которого он лечил внушением от страха преследования, красногубая гид из «Интуриста» и антиквар со своей женой в шали. Красногубая подарила Юле спортивный адидасовский костюм. Она имела виды на Марка Семёновича, громко смеялась, заглядывая ему в лицо, и при каждом удобном случае возлагала на его плечо или колено тощую длинную руку с красными когтями. Юле она нравилась, а жене в шали — нет. Жена считала её вульгарной и, уединившись с психиатром на кухне, «чтобы помочь с чаем», пыталась слиться в томном поцелуе. Психиатру было очень весело до тех пор, пока все не пошли в детскую — посмотреть, как играют с Юлей упитанные девочки завмага. Юля в спортивном костюме аккуратно раскладывала на столе и на полу красивые канцелярские принадлежности. Их были сотни. Сотни. Подружки смотрели на это богатство широко раскрытыми глазами. Там не было копеечных козьих ножек и огрызков карандашей — только дорогие фломастеры, разноцветные ручки и глянцевые карандаши. «Это всё импортное. И это импортное», — шептала восхищённым девочкам Юля. Призы за победы в конкурсах и викторинах Юля доставала из большой картонной коробки, на которой было написано: «ПОДАРКИ ОТ МАМЫ». Марка Семёновича затошнило.
— Люлечка, ты показываешь девочкам свои призы?
— Нет, я показываю мамины подарки. Это мне мама подарила на день рождения. Это на первое сентября. Это за пятёрку. Это просто так подарила. И это мне мама прислала из Америки, — Юля раскрыла перед гостями внушительную, но безнадёжно советскую готовальню.
Когда гости ушли и удалось вытолкать красногубую, которая стремилась зависнуть до утра под предлогом мытья посуды, Марк Семёнович прокрался в комнату спящей дочери, взял тяжёлую коробку, отнёс её на кухню. Сначала внимательно рассмотрел надпись, потом стал перебирать Юлины призы. Многие были подписаны: «Маша Хомякова 3 “б” класс», «Оля Романова 4 “б”», «Соня Розенберг 4 “б”». И прочая, и прочая, и прочая. Марк Семёнович окаменел, потом вздрогнул — за спиной стояла босоногая Юля, она смотрела гневно, злобно, испуганно.
— Люлечка, это что? У тебя хранятся призы других девочек?
Юля подбежала, схватила коробку, чтобы унести. Коробка выскользнула из рук и с грохотом упала. Призы покатились по полу, а девочка, присев на корточки, отчаянно закричала.
* * *
«Ты совершила преступление. Снимай пионерский галстук. Больше ты не будешь жить! Ты больше не будешь жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин. Отдай ребятам все свои фломастеры. Уходи из школы. Уходи из города. Бегай по лесу с дикими зверями. У тебя больше нет Родины. У тебя нет мамы». Вера Павловна медленно, страшно вылезала из-за кресла, подбегала к Юле и близко наклоняла своё одутловатое лицо. «Няня, осторожно, вы зальёте чернилами библиотечные книги!» Но няня не хотела быть осторожной, она хватала банку с чернилами и лила их на книги, на одеяло, на Юлю. Её лицо кривилось от хохота. Она злобно кричала: «Ты что — бредишь?» — и смотрела круглыми глазами. Юля вылезала из кровати и неслась в прихожую, чтобы спастись, выскочив из дома. Папа её ловил и стискивал в железных объятиях; Юле казалось, что стены коридора быстро сужаются и сейчас её раздавят. Она в ужасе билась и кричала...
У Горыныча снова горело жало, а денег не было. С утра приходила управдом Сергеевна, требовала оплатить квитанции. Она стыдила Горыныча, обзывала немужиком и многоженцем. Кричала Капе: «Ты — молодая! Ты — красивая! Да пошли ты его на ..!» Капа плакала, Лёха же был в прекрасном настроении, ничего он этого не видел, а сидел во Дворце пионеров в уютном тёплом кабинете и внимал откровениям вдохновенного чернобородого учителя насчёт единства химической организации всего живого на Земле. Немужик-многоженец перевязал бечёвкой стопочку своих работ и пошёл к Марку Семёновичу — униженно просить о вспоможении. В кепочке, в тоненькой курточке, с седеющей бородёнкой и слезящимися глазками он шёл сквозь дождь и ветер.
Читать дальше