София Синицкая - Повести и рассказы [Авторский сборник]

вскочил, изобразил трубу из зада, схватил кепочку, залез на стул и закричал, старательно картавя: «Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и её пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно!» Лёха с Колей, наевшись колбасы, пили сладкий крепкий чай, играли в морской бой и радовались веселью родителей.

В третьем классе у ребят стали пропадать деньги и канцелярские принадлежности. Воришку не могли найти и, в конце концов, решили, что воруют двоечники и дебилы. Собственно, так решила учительница, а класс с ней согласился, тем более что белобрысый заика Рюйтель после некоторого психологического давления со стороны прогрессивной пионерской общественности заплакал и сам сознался. Правда, было совершенно неясно, куда же он девал украденное добро. Его эстонский папа, сам зазаикавшись от волнения, сказал, что никаких фломастеров не видел и на генеалогическим древе Рюйтелей никогда воров не вешали. Лёха считал, что заика ничего не крал, так как, во-первых, сразу видно, что порядочный человек, а во-вторых, у него самого пропала большая коробка фломастеров, купленная в «У-усть-усть-Нарве».

Учительница ненавидела Рюйтеля за то, что он плохо усваивал учебный материал, был левшой и не мог запомнить, как зовут одноклассников. Однажды она велела ему идти по рядам и говорить, как кого зовут. Класс гремел от смеха, учительница торжествующе улыбалась, а высокий Рюйтель в рукавичке на правой руке (правой он мог писать только карандашом и в рукавичке), став красным и мокрым от напряжения, ходил вдоль парт и говорил: «А-а-а-аня. Н-не не знаю. Свы-свы-света. Не зна-а-аю. Хню-хню-ира. Не-е знаю. Кы-кы-коля Гы-гы-гы-ра-а-рабовский». Все ржали, даже сам Рюйтель в какой-то момент заразился гомерическим смехом. Вскоре заику перевели в другую школу — для заик, наверное; кражи, однако, не прекратились. Повзрослев, Коля часто вспоминал красного Рюйтеля в рукавичке и грохочущий класс, и всякий раз у него сводило живот от стыда и ненависти к себе. А однажды, будучи уже аспирантом, услышал бибиканье и «Гра-гра-грабовский!» Из дорогущей машины вышел Рюйтель, которого было не узнать: красавец в деловом костюме с широкой, совершенно счастливой улыбкой. А с ним белокурая красавица! Заика сердечно тряс Колину руку. Похоже, он простил своему детству рукавичку, травлю и хохот одноклассников.

Лёха считал, что шарит по портфелям сама учительница и для этого выгоняет всех из класса на перемену. Один только Коля знал, кто вор, но не смел никому сказать. Однажды, после того как Аня Гуревич, заливаясь слезами, оплакивала готовальню и новые фломастеры, он с ужасом увидел в Юлином ранце яркую Анину коробку. Когда Юля отвернулась, он незаметно её достал и бросил на пол. Аня с рыданием прижала сокровище к сердцу.

Как такое может быть? Зачем Юля это делает? Ведь она самая богатенькая девочка, самая умная и чистенькая! Коля был совершенно подавлен жутким открытием. Самое ужасное, что вещи пропадали, в основном, у Юлиных подружек. Почему она их не жалела? Коля не знал, что предпринять. Надо было решительно поговорить с Юлей. Но что сказать? Коля передал ей записку: «Я знаю, что это ты. Больше так не делай, пожалуйста». Прочитав записку, Юля заплакала, пошла к учительнице и стала жаловаться на Колю — будто он её бьёт, обижает и отнимает деньги. Колю отругали и посадили на заднюю парту к Лёхе Гадову, что существенно снизило их успеваемость и укрепило дружбу.

Марк Семёнович — врачеватель и знаток детских душ — проявлял удивительную слепоту в отношении собственной дочери. Он совершенно не замечал её странностей. Замкнутость, эмоциональная неподвижность и загадочный взгляд исподлобья никак его не настораживали. Долгий упор тёмных глаз в одну точку, идеальная аккуратность, предметы, разложенные параллельно краю стола, носки и трусы стопочкой обеспокоили бы любого психиатра, а для Марка Семёновича всё это было лишь знаком развитого интеллекта и тонкой поэтической души. Иногда Юля показывала отцу новые упаковки карандашей и фломастеров и говорила, что это её призы за победу в викторинах и конкурсах. Довольный Марк Семёнович прижимал дочь к пиджаку, пахнущему одеколоном и кислой кожей, щекотал рыжими усами, целовал в ровный пробор, и Юле было хорошо и спокойно, потому что она смогла порадовать любимого папу. Папа каждый вечер спрашивал Юлю, были ли в школе контрольные, викторины и конкурсы и кто был лучше всех ? И каждый вечер Юля показывала ему чистенькие тетради с красными пятёрками, нервничала, если не имелось трофейной яркой коробочки, и при всяком удобном случае пыталась её у кого-нибудь стырить. В школьном гардеробе Юля, убедившись, что вокруг никого нет, изменяя своей обычной размеренности в движениях, молниеносно, со вспыхнувшим взором, проносилась вдоль курток и пальто, топя руки в чужих карманах. Найденные пятаки и гривенники она забирала себе, безжалостно обрекая разинь на унизительную роль зайца и прогулку без мороженого. С добычей Юля шла в универмаг и в отделе школьных товаров выбирала себе приз за победу в викторине и конкурсе.