Юрий Пупынин - Забытое убийство

Он нашел какую-то скамью на станции и сел. Похоже, Жора не успокоится, пока не совершит то, чего так боится совершить. Конечно, убивать ему не свойственно, ему хочется поиграть в убийство. Но он заигрывается, ему уже трудно прекратить. Он и рад бы прекратить, бедный, да не знает как. С Жорой решительно надо было что-то делать.

Винсент Григорьевич достал из конверта листочки бумаги разного цвета, исписанные, видимо, в разное время.

«Дорогой Весик! Часто вспоминаю тебя, особенно после смерти Валеры. Только теперь понимаю, как ты был потрясающе мил и как мне тебя не хватало все эти дурацкие годы.

С Жорой мне было очень хорошо. Он настоящий рыцарь, — Айвенго, — и девушка, мечтающая о благородном и надежном муже, тут не прогадала бы. Но я последнее время начала сомневаться, создана ли для замужества. А Жора, чувствуя мои сомнения, несколько утратил благородство.

Тем не менее какое-то время мы прожили почти счастливо. Так было до тех пор, пока Жора, в отличие от всех вас, не побоялся оставить баснословный Питер и поехать с Валерой в его сибирскую лабораторию. А я, в отличие от всех жен, поехала за ним, как последняя дура. Впрочем, я настолько не люблю отчима, что рада была уехать от него подальше. С позором училась вести хозяйство (ты ведь помнишь: готовить я не умею), что-то считала на компьютере. Валера иногда приходил к нам: ведь питерских однокашников больше здесь не было, и Аня не могла оставить картины. Зато он наезжал к ней в Петербург. Мы пили чай в нашей жалкой здешней квартирке, потом мальчики обсуждали различные модели, по которым могла бы появиться на свет Биби, а я сидела на диванчике, смотрела на Валеру из уютной тени и думала.

И у меня появился замечательный план! Во время нашей последней встречи в университете, когда я ревела на подоконнике, ты признался мне, что влюблен в Аню, но не можешь ничего предпринять, потому что Валера — твой друг. От меня ты ушел (точнее, я от тебя ушла, сам бы ты никогда не смог), но к Ане не пришел. Я представляла, как ты целыми днями лежишь на кровати и внимательно глядишь в потолок, ставя перед собой и решая бессмысленные задачи. Я решила помочь тебе! Ты знаешь: я строю великолепные планы, и они мне (как ты любил говорить) с треском удаются. Я поняла, что если смогу вскружить голову Валере и это станет тебе известно, то ты почувствуешь себя свободнее. Ты непременно во всем признаешься Ане! Ты ей очень нравился, говорю тебе! Я же ее сестра, я знаю. Не понимаю только, почему она упрямо держалась за Валеру до конца.

Вскоре Валера стал чаще бывать у нас. У Жоры не ладилась какая-то задача, что-то связанное с пересечением динамических множеств. Они засиживались допоздна, и у Валеры не раз вырывалось:

— Эх, Весика нет! Этот раздолбай за неделю преподнес бы нам все варианты.

Он стукал кулаком по столу, тонкая столешница прогибалась, и звенели чашки. Он дважды летал в Петербург, чтобы уговорить тебя перейти на работу к нему в лабораторию. Все было напрасно. Валера уже начал злиться на моего мужа, который, по сути, не виноват был в том, что ему пришлось решать задачи, с которыми лучше всего в университете справлялся именно ты.

Однажды Валера закричал на него:

— Зачем ты вообще поехал сюда?

Опустив голову, Жора вышел на кухню за чайником, а я быстро спросила Валеру:

— А что мне было бы, если бы я уговорила Весика?

Он с восторгом посмотрел на меня, подошел и поцеловал в щеку.

— Это аванс. У тебя еще есть влияние на него?

Я сказала, что не знаю, но проверю. Жора вернулся, увидел, что мы улыбаемся, и заулыбался тоже. Он любил улыбки. Хмурился он всегда недолго, быстро темнея и разражаясь эффектной, но не опасной грозой, для которой ему нужны были зрители. Я думаю, он и меня ценил прежде всего как чуткую зрительницу его бурных, несколько экзальтированных страстей. Мы стали говорить о том, что ты непременно приедешь.

Не знаю, получил ли ты Жорину открытку... Я уговорила его написать о прелестях Сибири, сама добавила три строчки, чтобы ты вспомнил меня. Но, конечно, результата не было. Выйдя замуж, я почти перестала для тебя существовать. Ты какой-то старомодный.

Валера стал заходить к нам в «компьютерный уголок», где работали программисты. Он кивал мне, и мы шли курить.

Весик, ты идиот! Не смей думать о нем плохо! Мы все его мало знали, а ты и того меньше. Между тем он добрейший человек! Ты помнишь, когда у тебя в Гостином Дворе вытащили кошелек с двухмесячной летней стипендией? А вскоре ты нашел в коридоре общежития старое портмоне, содержимое которого позволило тебе хотя бы купить билет домой, на Волгу? Это Валера подложил его! А чтобы ты не вздумал искать хозяина, он спрятал в одном из отделений визитную карточку, на которой изобразил тушью на мелованной бумаге: «Родион Раскольников, студент, кафедра ложных теорий» . Он отличный был каллиграф! Валера говорил мне, что самое трудное было удержаться от хохота, когда ты потащился к комендантше и простодушно спросил, не живет ли случайно в общежитии студент по фамилии Раскольников. Лишь когда добрая женщина тщательно проверила все списки, до тебя стало доходить, что деньги не иначе как подарок Достоевского!