Юрий Пупынин - Побег

— Но ведь без Геннадия ваш роман потеряет смысл!

— Что значит: потеряет? И что такое смысл? Может быть, как раз исчезновение Геннадия наполнено огромным смыслом!

Олег молчал. Вообще, он решил некоторое время не раздражать понапрасну старика. Самое главное во всем услышанном было то, что Геннадий не уничтожен, не умер, а значит, у него есть шанс на возвращение. Уже это было обнадеживающим.

Старик поднялся, подошел к зеркалу и показал себе язык. Увидев в глубине горла неприятный белый налет, покачал головой. Так у него еще и ангина!

— Вам бы сходить провериться, анализы сдать, — с легкой жалостью сказал Олег.

— Вздор! — возмутился старик. — Опять суете свой нос, куда не нужно! Кроме того, вашего сочувствия мне не полагается. Приберегите его для себя самого. Пригодится.

— Устал я от жизни, — тем не менее пожаловался он. — Потому и внешний вид такой. А вы что думали: писательство — легкое дело, дружок? Каждый из вас, знаете, сколько крови моей выпивает? Нет, занятия такого никому не порекомендую.

Олег, глядя на этого больного, несимпатичного человека, вдруг расхотел его спрашивать про Катю. Наверняка скажет какую-нибудь гнусность! Впрочем, даже не в этом дело. Хватит! Все, связанное с Катей, принадлежит лично Олегу. Именно так! И о его чувстве никогда никто не узнает.

Олег впервые с какой-то независимостью и даже гордостью посмотрел на господина автора.

Он спросил о другом, что тоже мучило.

— А что вы скажете о господине в черном? Который на синих «Жигулях» разъезжает? Я сначала его за вас принимал.

Лицо старика исказилось.

— Этот субъект — вообще дрянь какая-то! Чертовщина! Долго я полагал, что полностью контролирую ситуацию. Но оказалось, что в романе действует некая чрезвычайно упрямая сила, она изменяет какие-то детали, по-своему трактует события. Причем он неуловим: мелькнет в глубине повествования, как черная тень, и опять исчезнет. Вы уже знаете: оказывается, это представитель литературной тайной полиции. Какая пошлость! Я научился портить ему настроение. Но избавиться от тайной полиции очень трудно. Однако мы можем побороться: я автор, я и хозяин.

— А что ему от вас нужно?

— Он хочет, чтобы повествование укладывалось в какие-то схемы, иногда довольно соблазнительные, и постоянно мне их предлагает. То он ссылается на чистоту жанра, то на пользу для общества, то нашептывает, что это принесет книге успех. Но мне важнее другое: чтобы у персонажей всегда был свободный выбор. Ольга выбрала Массимо — что же, пожалуйста. Поэта Сашу жене физика Алисе я тоже не навязывал. Она сама пожалела его. Катя, между прочим, вполне могла отказаться от близкого знакомства с вами. Знаю, она улетела в Сегед, и для вас это удар, но разве лучше было бы, чтобы она вообще оттуда не прилетала? Каюсь, Олег Михайлович, над вами я иногда подшучивал. Не отрицаю! Но это тогда, когда вы были больше читателем, чем героем. Как только в вас стал преобладать персонаж, я предоставил вам полную свободу. Этого вы, впрочем, до сих пор так и не заметили... О, ч-черт! — повернулся он к двери. — Так вы уверены, что за вами не было слежки?

В кабинет преспокойно входил непревзойденно вездесущий и уже хорошо знакомый Олегу господин.

— Ба, господин сочинитель! Вот мы и увиделись. Я предполагал что-то в этом роде: обрюзглость и упадок.

— И вы не обманули моих ожиданий. Нечеловеческая прыть! Железная воля к достижению цели!

Пришедший немедленно обратился к автору с тем же требованием, что и Олег:

— Мне нужен Геннадий! Немедленно верните в роман Геннадия!

— Его больше нет и не будет! Без него обойдетесь, господин ревнитель сюжетов и жанров!

— Не понимаю вашего упорства. Ну кому будет плохо от того, что Геннадий допишет свой роман и его опубликуют? Россия получит ясный ориентир в будущем и весело поплывет, лавируя, как бодрый парусник между опасностями. Вы, видимо, своей стране добра не желаете!

Автор презрительно молчал.

Представитель начал говорить грубости:

— Ничего, мы сейчас по-другому с вами поговорим. Я свою просьбу переформулирую, да так недвусмысленно, что вы ее выполнить, пожалуй, не откажетесь! Геннадия придется вернуть.

Он крикнул:

— Входите, ребята!

В кабинет вошли два омоновца в защитной черной форме с серыми пятнами.

— Взять его! — Он указал на сочинителя.

Старик высокомерно захохотал и схватил со стола салфетку, которой недавно обмахивал Олега. Он встряхнул ее, и салфетка опять оборотилась совой. Сова, злобно пища, понеслась на господина представителя тайной литературной полиции. Тот, однако, подставил ей вытянутую руку, на которую она и налетела. Опозорившись, сова снова превратилась в салфетку и беззвучно скользнула на пол.