Юрий Пупынин - Побег

— Ну что вы! Он не оставил мне выбора. Иногда он действительно такой выбор предоставляет: скажем, идет в тексте моя реплика, но слов в ней не напечатано. Я сам ее произношу. Но это не значит, что он устраняется! Если ему моя реплика кажется неподходящей, ничего не происходит. Повествование замирает, пока я не скажу что-нибудь для него приемлемое, а мне часто вовсе чуждое. Таким образом, я не только не имею той свободы, которой обладаете вы, но и чуть ли не ежедневно испытываю насилие над собственной личностью. Пусть эта личность, может быть, не особо яркая, но она, простите, моя!

— То, что вы говорите, мне очень не нравится, — сказал профессор.

Он принес бутылку виски «Канадиен клаб», которое любил за мягкость и простоту. Налил на донышки двух больших шарообразных бокалов и молчал, пока они не вкусили.

— Знаете что? То, что происходит с вами, мне кажется отвратительным. Я уповаю на то, что здесь скрыто недоразумение. Мне кажется, вы должны написать автору письмо и объясниться. Немедленно.

— Что письмо? Какое письмо? — уныло говорил Олег. — Кому? Смеетесь? Я даже не знаю, как его зовут.

— Я тоже не знаю. Но у меня, как я вам рассказывал, есть его почтовый адрес: абонентский ящик и персональный номер получателя. Я, правда, давал обязательство не разглашать его координат. Но я и не разглашу! Я пошлю ваше письмо сам. Только мой вам совет: будьте кратки и спокойны, обойдитесь минимумом эмоций.

Виктор Павлович оставил Олега на кухне одного. Тот, мучаясь после мудрого, но практически невыполнимого совета, нацарапал примерно следующее.

Уважаемый господин автор!

Это издевательство! То, что вы позволяете себе, недостойно, на мой взгляд, российского писателя. Загляните в классиков: какая глубина, какая психология, какие правдивые диалоги! А как бережно старинные писатели создавали характеры? Не заставляли персонажей лгать, вести себя, как им не свойственно, не ломали им жизнь. Все шло естественно, все вырастало изнутри себя, отвечая музыке сфер. Вы же постоянно все подчищаете, потому что жизнь, как она есть, вам не нравится. Вы заставляете героев говорить и действовать, как вам хочется, наплевав на их собственные мысли и стремления. На бедную женщину напустили какого-то полицейского, чтобы она не уклонялась от сюжета! А она по образованию инженер и не уверена, что понимает, что такое сюжет. Это чересчур!

В вашем произведении, несомненно, есть позитивные черты. Занимательность, уют, определенная симпатия к изображаемому. Отдельные лица схвачены довольно точно. Но ваши методы обращения с персонажами вызывают, мягко говоря, недоумение. Если вы и дальше будете создавать нам проблемы, то трудно даже представить, куда это приведет. Что впереди? Что будет со всеми нами? Подумайте об этом!

Олег Михайлович Капустин,

персонаж.

Виктор Павлович вернулся с чистым белым конвертом.

— Профессор, не посмотрите текст? Нуждаюсь в вашем совете.

Тот кивнул, пробежал листочек глазами.

— Эмоции сдерживали, вижу. Хотя все равно многовато. Касательно вашей обиды хочу отметить вот что. Вам не приходило в голову, что в тот момент, когда вы совершали свой прыжок из действительности в книгу, автор проявил просто-напросто свою добрую волю? Он мог ведь вас и не пустить! И что бы тогда? Проблем ваших не появилось бы, — но разве это было бы лучше? Разве вы этого хотели бы? То-то! Кроме того, мне не нравится конец письма. Ваши пожелания довольно туманны. То есть они какие-то отвлеченные и расплывчатые. Подумайте, не попросить ли вам у автора что-нибудь поконкретнее? Например, хорошую машину, работу повыгоднее. Земных, так сказать, благ. Если вам кажется это слишком примитивным, то можно попросить чего-нибудь вроде знания языков или таланта игры на бирже. Так или иначе, письмо будет понятнее, а ему ничего не стоит, поверьте.

Олег мысленно признал резон этих замечаний, но менять в тексте ничего не стал. Написалось — значит написалось. Неловко было просить незаслуженного. Он не лукавил: одно дело мечтать о спортивной яхте, домике в деревне, собственном королевстве, а другое — обратиться с просьбой: дайте мне их просто так! Да еще к субъекту, отношения с которым так сложны и непонятны. И о котором даже стопроцентно не известно, существует ли он.

Вернулся деликатно опять выходивший Виктор Павлович. Олег торопливо вложил листочек в конверт и заклеил. Получилось как-то криво и бестолково. Он совсем засмущался и собрался уходить.