Антуан Лорен - Французская рапсодия [litres]

Были и другие признаки, свидетельствовавшие о том, что популярность ЖБМ резко пошла вверх. Газета «Монд» напечатала статью известного философа Алена Финкелькраута, подлинный смысл которой не укрылся от «королевы пиара»: это был сигнал к началу кампании – яркой, молниеносной и неудержимой. Статья называлась «Завершение цикла» и предвещала конец Пятой республики, а главное – социальной модели, выстраиваемой с 1958 года. Мало кто воспринял всерьез ее выводы; большинство читателей решили, что на этот раз «Финки» явно перегибает палку. Впрочем, нашлись и такие, кто вспомнил знаменитую статью Пьера Виансона-Понте «Когда Франция мается скукой», опубликованную в той же газете 15 марта 1968 года: ее автор дал точный политический анализ причин, которые вскоре привели к майским событиям. С разницей почти в полвека два мыслителя и публициста описали свои ощущения от происходящего вокруг, раньше остальных уловив в воздухе дуновение ветра перемен. ЖБМ тоже прочитал статью философа. Возможно, именно после этого он начал всерьез задумываться над тем, о чем ему наперебой твердили Аврора, Бланш и Домисиль.

Следствие по делу о взрыве в концертном зале «Зенит» зашло в тупик. Состояние Вогана полностью исключало его дальнейшее участие в политических играх – как, впрочем, и его движения «Франция-Республика». В прессе писали, что лидеру партии, объявившей себя «правее правых», предстоит «долгий период выздоровления», но действительность выглядела более мрачной. Придя в сознание в больнице, Воган понес такую ахинею, что врачи схватились за голову. Он, например, требовал, чтобы вызвали его родителей и сестру, а потом пожаловался, что его удерживают силой, а ему надо на работу. Когда его спросили, кем он работает, Воган ответил, что он ученик столяра. Он и в самом деле окончил столярное профтехучилище, кстати, на одни пятерки – мастера ставили его в пример остальным, – но все-таки это было почти тридцать лет назад. На обычный в таких случаях вопрос: «Какой сейчас год, Себастьен?» – он ответил: «Восемьдесят пятый, вы что, сами не знаете?» Доктора предписали ему абсолютный покой. Лечащий врач поговорил с молодыми людьми и девушкой в камуфляже, которые дежурили возле палаты больного, и попросил их связаться с его родственниками, то есть с семьей Вогана. «Мы – его семья», – заявил один из парней. «Вы его политическая семья, – стоял на своем доктор, – а мы ищем его родню: жену, детей…» Тогда выяснилось, что родители Вогана давным-давно умерли, как и его младшая сестра, утонувшая больше двадцати лет назад. У Вогана не было ни жены, ни сожительницы, ни любовницы. Однажды утром доктор, набравшись смелости, объяснил своему закованному в гипс пациенту, что ему уже не двадцать лет и что во всем мире у него нет ни единой родной души.

После выписки Воган, у которого парализовало обе ноги, пересел в инвалидную коляску, которую возили последние из самых преданных его сторонников. Постепенно ему удалось, пусть отрывочно, восстановить в памяти последовательность событий трех минувших десятилетий и принять единственно верное, по его мнению, решение, в результате чего его бездыханное тело вскоре обнаружили в кабинете бывшего клуба «Блэк-бильярд». Вскрытие показало, что он раскусил ампулу с цианидом. Подобными ампулами снабжали во время Второй мировой войны шпионов, работавших как на союзников, так и на страны оси, – на случай, если они попадут в руки врага. Журналисты обратили внимание публики на то, что Воган покончил с собой точно тем же способом, что и Герман Геринг в Нюрнберге. Этот жест отчаяния широко обсуждался в прессе, в отличие от другого поступка покойного, о котором не писали а газетах: Воган завещал все свои немаленькие деньги и здание «Блэк-бильярд» Обществу защиты животных, специально подчеркнув, что сделал это потому, что «всегда любил больших собак». Получившая наследство ассоциация воздержалась от комментариев. Так и не ставшее штаб-квартирой партии «Франция-Республика» здание «Блэк-бильярд», ремонт в котором так и не закончился, было продано американскому пенсионному фонду. Сегодня от Вогана осталось только надгробие на семейной могиле в Жювизи; раз в год сюда приходят его немногочисленные соратники; постояв немного, они идут пить пиво в память о «командире».

Пока Воган лежал в больнице, убежденный, что на дворе 1985 год, основные политические силы страны продолжали готовиться к президентским выборам. Действующий президент, несмотря на весьма посредственные результаты своего правления и близкий к нулю рейтинг популярности, объявил, что намерен вновь баллотироваться на высший пост в государстве. Общественное мнение возмутилось, но большинство ведущих политиков восприняли новость философски, с присущей им осторожностью рассудив, что прежде, чем бушевать, надо дождаться исхода внутрипартийных праймериз. Как ни странно, действующий президент победил Франсуа Ларнье, пусть и с минимальным перевесом. Последний, по данным всех опросов лидировавший в гонке, в тот же вечер дал изумленным журналистам чрезвычайно нервное интервью. «Только не он! – кричал проигравший. – Никогда не поверю! Вот увидите, я этого так не оставлю!» На следующий день адвокаты обоих участников праймериз подали ходатайство с требованием пересчета голосов. Разбирательство продлилось не одну неделю, и в его ходе вскрылись поразительные аномалии. Так, один из сторонников Франсуа Ларнье, скончавшийся два года назад, в день праймериз восстал из мертвых и явился отдать голос за своего кандидата. Некоторые партийные активисты, проголосовавшие за президента, внезапно сменили место жительства – по старым адресам их не оказалось, а соседи в один голос уверяли, что сроду не видели этих людей в глаза. Оппозиция подняла шум, заговорив о фальсификациях и подтасовках, «позорящих республиканскую мораль, разрушающих дух институтов и марающих образ Франции». Ситуация грозила обернуться крупным политическим скандалом, когда действующий президент принял решение – возможно, лучшее за все время правления, – снять свою кандидатуру с выборов. В коротком телевизионном интервью он назвал это решение «взвешенным и лишенным эмоций», но зрители программы вечерних новостей ясно видели, как на последних словах у него дернулась губа. Он объяснил свой поступок стремлением «прекратить распространение слухов и клеветы и положить конец атмосфере недоверия, губительной для демократических институтов и честной политической конкуренции, без которой любые выборы, как местные, так и президентские, теряют всякий смысл. Я не прощаюсь с вами, дорогие соотечественники, – добавил он, – я остаюсь на своем посту и несу полную ответственность за происходящее в стране вплоть до новых выборов. Да здравствует республика! Да здравствует Франция». Это было его последнее интервью – больше он не произнес публично ни слова.