Ольга Румбах - Ловля ветра, или Поиск большой любви

У нее было редкое имя — Неля. Кто-то звал ее на французский манер Нелли. Ну а в своих кругах отзывалась она и на Нельку.

Была Нелька одинока. В поиске то есть. Ну не может, не может женщина, когда ей 35, когда она еще вполне свежа и полна желаний, согласиться на одиночество.

Долгим завистливым взглядом провожала Нелька супружеские пары. Именно супружеские, потому что молодежные парочки «унисекс», когда не поймешь, кто есть кто, вызывали только раздражение. У супругов все выглядело иначе. Одинаковая (видно, что долго приноравливались) поступь, одинаковое — тихое, успокоенное друг в друге — выражение лица… Она доверчиво опирается на его руку, он несет ее сумку… Ах! Неля глубоко вздыхала, утоляя сжавшееся сердце, но воздуха все равно не хватало и хотелось плакать.

Понуро возвращалась она домой. Вокруг звенела весна. Мягко, сквозь нежную дымку, светило солнце, вызывая к жизни природу: птичек, листочки, цветочки — и Нелькины веснушки тоже. Но молодая женщина (точнее, девушка, ибо пребывала наша героиня в горько затянувшемся девичестве) ничего не замечала. Шла домой всегда одной и той же дорогой. И так было долгие годы: работа-дом, работа-дом. «Хомут-стойло, хомут-стойло», — шутила она.

А дома ждала мать. С тревогой вглядывалась в лицо. Тихонько вздыхала, потому что это была и ее боль тоже. Спешила накормить дочку. За ужином в тесной кухоньке, где буквально все находилось на расстоянии вытянутой руки, мать рассказывала мелкие свои новости. Опять плохо спала. С вечера так жало сердце, так жало… И отдавало в лопатку. Но ничего, сейчас уже полегче. Соседка заходила, жаловалась, что невестка не дает внука… И осекалась, метнув взгляд на дочь.

Неля молча ела, не чувствуя вкуса еды. Смотрела на материны руки, такие родные, почти коричневые, с голубыми ручейками вен, с узловатыми пальцами, — не знающие отдыха материнские руки.

Конечно, она любила мать. Но иногда так раздражалась… И этот ее виноватый вид, и жалкие попытки познакомить дочку с какими-то знакомыми своих знакомых — мужеского пола, конечно… И вечное заглядывание в глаза, — глаза, полные тоски, которые приходилось поэтому прятать, чтобы не расстраивать мать… Как хотела бы Неля жить одна! Тогда не надо было бы притворяться, делать довольное лицо… И ужасалась Неля таким мыслям, и считала себя предательницей и чуть ли не убийцей — ведь матери для этого надо было бы, как минимум, умереть… Но что-то мерзкое шевелилось в душе и нашептывало, что вот тогда-то уж точно вышла бы она замуж, родила бы ребеночка, славного такого мальчишечку…

Неля судорожно вздыхала и, резко поднявшись, шла стирать, или мыть посуду, или наводить порядок на книжных полках — что-нибудь делать, чтобы не роились вечные эти мысли, от которых делалась она несчастной.

«Она сделалась больна», — ухмыльнулась про себя Неля, большая любительница русской литературы, и встала из-за стола.

— Иди отдыхай, дочка, — поднялась и мать, — я все сделаю. Чай позже попьем?

— Как хочешь, мама, — вяло отозвалась Неля и пошла к себе в комнату, ругая себя и за лень свою, и за сухость к матери. А ведь кроме матери у нее, собственно, никого и нет… Вернулась — заставила себя вернуться — обняла мать, которая уже привычно склонилась над раковиной: — Спасибо, мамуль! Я так люблю твои голубцы!

— На здоровье, дочка! — дрогнувшим голосом отозвалась та, — я на работу тебе соберу, еще остались.

И отвернулась, пряча повлажневшие вдруг глаза. Текла вода, с урчаньем исчезая в воронке раковины, капала на фартук с натруженных рук. Две женщины, мать и дочь, стояли обнявшись — в одном горе, в одном немом вопросе: где он, суженый, почему нет его? Чем это Неля, умница и красавица, нехороша для женихов?!

И того не знали, что он уже на подходе.

Утро выдалось ясное, но холодное. Днем будет теплее, но поутру даже подморозило. Провожая дочь, мать привычно осмотрела ее, провела рукой по бедру и ахнула:

— Ты что же, штанишки не надела?

— Ну мама! — вскрикнула дочь и увернулась от заботливой руки.

Неля ненавидела разного рода подштанники, тем более такого противного розового цвета — подарок матери на Восьмое марта.

— Надень сейчас же, — воскликнула мать, — не забывай, что тебе еще рожать!

— Мама!!! — уже не сдерживаясь, крикнула Неля, сверкнула глазами… и тут же пожалела об этом.

Лицо матери жалко съежилось, губы задрожали. Раздирающим душу движением она притиснула краешек фартука ко рту, сдерживая рыдание, и скрылась в кухне.