Юрий Бедзик - Этаж-42

— Поймем как-нибудь, Максим Каллистратович.

— Я о твоей работе. Есть возможность перейти на самостоятельную. Думаю назначить тебя бригадиром. — Их здорово тряхнуло, они оба завалились набок, и темнота будто сблизила их. — Со стариком дела плохи.

— Не понимаю.

— Отработал свое на верхотуре. Готовим ему спокойное место в аппарате. Сам же видишь: то приступы, то бюллетени.

Невирко почувствовал леденящую пустоту в груди.

— Выходит, вроде на пенсию?

— Да нет, еще потянет. С его опытом рановато на пенсию. Пускай делится опытом, учит молодежь. А в бригаде ему трудно. Отработал свое.

Невирко тупо смотрел в темное окно, автобус осторожно миновал проселочную дорогу и выбирался на шоссе. Было холодно и неуютно. «Он говорит вроде бы разумные вещи. Если старику действительно там будет лучше, то… конечно…»

— Но мы-то как без него? — вырвалось у Петра. — Его в бригаде уважают. И дом мы сдали первыми. Вы же сами, Максим Каллистратович, тост такой предложили.

— Это тост за тебя, мил человек, — строго заявил Гурский. — Будем откровенными до конца, Петр Онуфриевич. Отношения у нас с тобой складываются непросто, ты вроде бы дуешься на меня. Не можешь забыть прошлое. Я и сам порой сожалею о многом. Но жизнь есть жизнь. Что там у вас будет с Майей, не знаю, а вот работать нам с тобой вместе придется. И здесь я целиком на твоей стороне. Хватит тянуть лямку. Бери, как говорится, бразды правления в свои руки. Завтра на утренней оперативке выступишь первым. Коротко, умно, с достоинством… Погоди, не отмахивайся!.. Что от тебя требуется? Несколько слов об условиях вашей работы. О том, как трудно Найде. Алексей Платонович, мол, отличный бригадир, чуткий товарищ, наставник, знает дело, но часто болеет, устал, по-видимому, его нужно поберечь. Все условия для него создать. Скажешь откровенно, как его ученик.

— Да что вы, Максим Каллистратович! Разве я могу? — с возмущением возразил Невирко.

— А сердиться не следует, — поучительным тоном сказал ему Гурский. — Знаю, тебе тяжело. Понимаю твое настроение. Но такова жизнь. Вчера — Найда, сегодня — ты. Да, да, сегодня, Петрусь, ты!

Петра будто оглушило. Даже ухватился руками за холодный дерматин сиденья. Как же это выходит? Батю сбросить, а его вместо Бати?

— Отказываюсь, — твердо произнес Петр. — У вас нет никаких оснований устранять Найду!

— Сегодня нет, а завтра будут, Петр Онуфриевич, — вкрадчиво, предостерегающим тоном начал Гурский. — Придет комиссия, проверят, как вчера уложил элементики товарищ Невирко, сколько там брака, сколько смещений по вертикали, сколько зашпаклевано… Разве нет? А? Уверен, что не придерутся? Ты ведь последние дни гнал! Мне докладывали… Халтурки много… Комиссия и определит: Петра Онуфриевича лишить звания победителя соревнования, а бригадира Найду вовсе снять… — Гурский притворно вздохнул. — Крутая штука — жизнь. Куда ни повернись, пора Найде на легкую работу. — Он даже улыбнулся в темноте. — Для чего же, спрашивается, огород городить! Бери бригаду по-хорошему. Обещаю, что о твоих недоделках никто не узнает. Сто лет дом простоит. А мы с тобой развернемся по-настоящему. — Он помолчал выжидательно, еще ближе придвинулся к Невирко. — Главное: продумай свое выступление на оперативке. Без резкости… по-государственному… Понял?

Петр, ничего не ответив, упрямо отвернулся к темному окну. И лишь через несколько минут сказал как бы себе самому:

— Понял, Максим Каллистратович.

Петру и в голову не могло прийти, что Виталька дома. Воскресный вечер, закатился куда-нибудь с Вандой, сидит в кабачке или на даче у Одинца. Был десятый час, и в коридорах общежития царила тишина. Петр подошел к своей комнате, вынул ключ, но тут же заметил, что дверь приоткрыта. Неужели Виталька?

Тот действительно был дома. Лежал на незастеленной кровати в майке и синих спортивных штанах, подложив под голову две подушки, и читал какую-то книгу.

— Заболел? — непонимающим взглядом окинул его Петр, прикрывая за собой дверь.

Виталий медленно, подчеркнуто медленно перевернул страницу и, не отвечая, продолжал читать. Петр догадался: сердится, видимо, из-за его поездки с Гурским. Ведь договаривались вместе отправиться на Жуков остров, а Петр откололся, не предупредил его. Вышло нехорошо.

— Чего дуешься? — спросил он нарочито беззаботным тоном.

Виталик, взяв со стула печенье, откусил его и упрямо продолжал читать дальше.

— Ага, мы уже и разговаривать не желаем. Ясно, — пытаясь подавить в себе внезапно вспыхнувшую обиду, произнес Петр и устало сел на кровать. — Ясно, ясно…