Юрий Бедзик - Этаж-42

Климов задумался, начал теребить свою бороду. Военные аналогии были ему понятнее всего. Но он видел, что эти аналогии тут не вполне уместны. На войне прорыв одного полка считался лишь началом операции, лишь рывком, попыткой, первым ударом, и, если далее не разворачивалась стремительная волна общего наступления, которое должно увенчаться полным успехом, действия полка вообще не принимались в расчет. Климову почему-то казалось, что бригада Найды пошла на прорыв одна и ее успехи не станут успехами всего их коллектива, на это просто не хватит сил, весь запал и вся слава предназначались только Найде и Невирко.

— Я в министрах не ходил, но полагаю, что от такой стратегии государству пользы мало, — подытожил свои раздумья генерал. — Впрочем, поживем — увидим.

Неожиданно Ольге пришло письмо от Кости, ее бывшего мужа. Она показала его Алексею Платоновичу. Костя жил неподалеку в небольшом районном городке. Писал, что подорвал свое здоровье, живет в одиночестве и очень тоскует по дочерям. «У тебя, Ольга, сложилась хорошая семья. Завидую тебе. А я свое уже, верно, отстрадал. Полжизни отдал бы за то, чтобы увидеть детей. Неужели ты окажешься настолько жестокой, что не разрешишь мне этого?» И дальше молил о встрече с дочерьми, которым, уверял он, все-таки нужен родной отец. Разве может заменить отца посторонний человек?..

Прочитав письмо, Ольга отдала его Алексею Платоновичу и сказала, что она вполне полагается на него. Пусть он решает, как быть. Что бы там Костя ни говорил, а он, Алексей, детям настоящий отец, они его полюбили. Но в голосе Ольги Найда улавливал и другие нотки: Костя был ей не безразличен. Ведь он ее первая любовь. И молодой, и красивый. «Полжизни отдал бы…» Вот как ищет подхода к женскому сердцу! Что же тут решишь? Найда положил письмо на стол. Бог ты мой, кто же может отнять у человека его отцовское право? И ему ли, Найде, судить этого Костю за прошлое, за ошибки молодости?

Когда Маринка вернулась из школы, письмо попалось ей на глаза. Вдумчиво, как взрослая, читала его. Усевшись на диван перед телевизором, прочла еще раз и, вероятно, старалась мысленно себе представить давнюю мамину жизнь с отцом, все то, что тяжким воспоминанием легло на ее детскую душу. Ничего не забыла девочка: как долгими месяцами не было от него писем, как являлся в дом с какими-то неизвестными людьми, кричал на маму. Снова были разлуки, снова молчание. И мамины слезы, и ее слова о том, что папа занят, папа задержался… Значит, теперь ей опять нужно называть далекого и чужого человека своим отцом?..

Положила письмо на краешек дивана, уставилась на светящийся экран.

— Что ты об этом скажешь, доченька? — подсела к ней Ольга.

Лицо девочки хранило выражение непроницаемости, только губы чуть заметно вздрагивали.

— Я его не знаю, мама, — ответила она тихо, не отводя глаз от экрана.

— Ладно… я думала, ты захочешь…

Однажды Невирко зашел в приемную Гурского и застал там Анатолия Найду. Он о чем-то спрашивал приветливо улыбавшуюся Полину и делал пометки в своем блокноте.

Петр сразу хотел уйти, но Анатолий крикнул ему:

— Погоди! У меня к тебе дело.

В коридоре объяснил, с чем пришел. Он был приветлив, серые глаза смотрели добродушно.

— Я работаю теперь на студии художественных фильмов, — сказал он. — Написал сценарий, будем его снимать с Завойским. Помнишь того бородача?

— Помню, — неохотно ответил Невирко. История с телехроникой была ему неприятна, и он не хотел о ней вспоминать.

Оказывается, Анатолий искал на комбинате подходящих людей, мечтал снять фильм прямо с натуры. Даже артистов, кроме главного героя, хотелось ему заполучить непрофессиональных.

Протянул на прощанье руку, лукаво улыбнулся:

— Ну, бывай, Петя! Расти дальше. Кстати, Майка разводится с Голубовичем. Может, передать от тебя привет?

— Не надо, — резко бросил Петр. — А с Голубовичем у меня контакты в институте.

Наступила весна. Зелень каштанов была такой свежей и яркой, что казалась подкрашенной. Петр загодя пришел на вторую смену, узнал от диспетчера, что панели завезли, просмотрел журнал сдачи графика. Уборщица, женщина неопределенного возраста, в резиновых сапогах и ярко-красной шерстяной кофте, мыла пол.

— Ты чего так рано? — добродушно спросила она.

— Сегодня у нас решающий день, тетя Оксана, — ответил Невирко. — Сил не пожалеем, будем работать до седьмого пота, чтобы вы под вымпелом ходили.

— Я и без вымпела проживу. А то можно подумать, что ты для меня стараешься.