Станислав Шуляк - Русское народное порно

Владимир Соломонович – неглупый человек, он довольно быстро об том догадался.

С тех пор мы с ним особенно сошлись в ненавязчивой мужеской приязни. Не подумайте чего плохого!

– Да, Савва Иванович, – бывало, вздыхал мой защитник, – изрядно же вы наломали дров! За такое-то короткое время! Но ничего, ничего, – тут же приободрял он себя, – дела наши с вами вовсе не так уж и плохи!

– Куда уж хуже! – шептал на то я.

– Незаконное изготовление порнографических материалов – статья в значительной степени мёртворождённая и неработающая, к тому же обвинению будет сложно что-то доказывать: орудия «преступления» – камера, компьютер – сгорели, и даже место преступления со всеми съёмочными интерьерами погибло в огне.

– Зато натура сохранилась – мы снимали и на природе, – иронически пришёптывал я.

– Ну-ну, вы на себя лишнего не громоздите: дело обвинения – доказывать вину. Наше дело – таковую оспаривать, ставить под сомнение, – возражал Владимир Соломонович. – Вообще прокурор считает, что вы создали тоталитарную секту и манипулировали сознанием подростков, использовали угрозы, применяли жестокость, унижали человеческое достоинство, а стало быть, Гарееву до самоубийства – в некоторой степени – довели вы, и дело суда – оценить эту самую степень. Хотя, если принять на веру содержимое ваших записок, так вы к ней были даже по-своему привязаны. Не правда ли?

– А кто же что примет на веру? – разводил я руками.

– По этим двум пунктам обвинения будут назначены искусствоведческая и психиатрическая экспертизы – готовьтесь!

– Что натворил, за то и ответствовать надобно, – слабо на то ответствовал я.

– Ещё две статьи над вами нависают в полный рост – соучастие в насильственных действиях сексуального характера и понуждение к таким действиям. Но, между нами говоря, перспективы у стороны обвинения здесь далеко не блестящие: ваши студийцы стоят за вас горой.

– Ну, уж и горой, – махнул рукой я.

– Особенно Кладезев! Он при расследовании обстоятельств вёл себя так дерзко, что чуть даже исправительные работы не схлопотал за оскорбление представителей закона.

– Он смелый юноша, – вздохнул я.

– И ещё… – замялся Владимир Соломонович.

– Что?

– Гадкая история… Когда вас разгромили… Ну, Бийскую забрал отец, Гареева умерла, а Шконько и Окунцова провели ночь в полиции. И сотрудники, возбуждённые недавней баталией, полуобнажёнными красотками да горячительными напитками, употреблёнными в тот день, в отношении этих двух юных особ, якобы, совершили то самое вышеупомянутое понуждение к действиям сексуального характера. Фактически, изнасиловали. Наутро прибежали матери девушек, всё узнали, вместе с дочерьми написали соответствующие заявления. На них, конечно, неслабо так надавили. И тогда девушки натурально упёрлись: заберём, мол, заявления, если только Савву Ивановича освободят. В то время они ещё были не в курсе, что вы одной ногой уже, что называется, там !.. А оттуда не освобождают… Туда забирают насовсем.

– Чем закончилось? – шепнул я.

– Ну, с людьми в мундирах да при погонах воевать затруднительно – заявления женщины всё-таки забрали, но история получила огласку, всё попало в газеты. Не только в областные, но и в столичные. Тогда-то полетели первые ментовские головы. Разбор полётов был ещё тот, доложу я вам!..

– Могу себе представить…

– Навряд ли можете. Ну, и возвращаясь к теме… остаются ещё такие «мелочи», как неповиновение законным требованиям сотрудников правоохранительных органов и даже посягательство на их жизнь. Но с учётом всего вышесказанного, сами понимаете, что здесь тоже полные туман и изморось

– Что в итоге? – с трудом выдавил я.

– Не хочу быть прорицателем. У стороны обвинения кое-что труднодоказуемо, а кое-что вообще от лукавого. Но полагаю, что года полтора-два в колонии общего режима весьма вероятны. А с учётом ваших «боевых» повреждений возможна даже некоторая скидка.

Я помолчал. Владимир Соломонович с интересом рассматривал меня.

– Что, скажете, я вас ошарашил? – усмехнулся он.

– Я бы дал себе больше, – тихо ответствовал я.

– Вот для того-то я вам и нужен. Чтобы защищать вас от вас самого. А то б вы себе высшую меру вкатили.

На том, вроде, заканчивали. Но Владимир Соломонович не уходил.

– Ещё что-то? – спрашивал я.

– Ещё…

– Что такое?

Но он мешкал, не говорил.

– Да говорите же, чёрт!.. – шептал я.

– Ваши записки…

– И что – записки?