Лев Николаев - Тополиный пух - Послевоенная повесть

— Нет! Так не годится. Вы сегодня не учили… Садитесь, два…

В классе легко зашумели, а Афанасьев пошел на место.

— Дикарев, — произнес Дмитрий Яковлевич, опять отрываясь от журнала. Розовощекий паренек прямо-таки выпорхнул из-за парты. Не подойдя, а скорее подбежав к доске, он взял в руки мел, еще не зная, понадобится он ему или нет, и с готовностью посмотрел на учителя.

Тот даже удивился. «Ну и прыткий этот румяный!» — отметил про себя Дмитрий Яковлевич и спросил вслух:

— Тетрадь, Дикарев…

Теперь уже удивился Дикарев.

— Тетрадь? А я… я… Я не захватил ее сегодня, — полагая, что слово «не захватил» внесет какую-то оправданность в объяснения.

— Вот как? — с еле заметной улыбкой посмотрел на него Дмитрий Яковлевич. — Вы даже захватываете?

В классе засмеялись. Улыбнулся и Дикарев.

— Так нет тетради? — приблизился к столу математик.

— Нет.

— Тогда садитесь. Тоже двойка.

Очередную отметку класс встретил спокойно, почувствовал, что намечается «уравниловка», а это уже не злило.

Во время ответа Новикова в классе опять поднялся шум. Кто-то чем-то скрипнул, кто-то уронил книгу. Дмитрий Яковлевич, уже достаточно рассерженный, прервал отвечающего:

— Подождите! — громко сказал он. — Подождите, Новиков… Видите, ваши товарищи вас не уважают. Они мешают вам отвечать. В чем дело? — еще громче обратился он к классу.

Но шум не умолкал.

— Шумим, значит? — продолжал Дмитрий Яковлевич. — Ну, что же?! Учителю ведь разбираться некогда. Я буду выгонять, кого знаю… — И, отыскав глазами Акимова, Никитина, Хромова, он назвал их фамилии.

— А что я делал? — поднялся долговязый Никитин. — Я сидел, слушал, ничего не говорил.

Его поддержали.

— Да, Никитин спокойно сидел. Это не он разговаривал, — раздались голоса.

— А кто? — допытывался Дмитрий Яковлевич. — Кто? Вы скажите, кто вам мешает, я того и выгоню…

И тут в наступившей тишине Пашка Гончаров приглушенно произнес:

— Широков.

— Широков? — переспросил Дмитрий Яковлевич и добавил:

— Широков, выйдите.

Раздался смех, а Пашка не унимался:

— Правильно! Выйди! Не мешай заниматься!

Леонид встал и, стуча каблуками, направился к двери.

— Безобразие какое! Ногами еще стучит! — с деланной серьезностью заметил все тот же Пашка Гончаров. — Совсем не воспитан!

— Гончаров! — прервал его Дмитрий Яковлевич. — А вы не комментируйте, пожалуйста… А то вслед за ним пойдете…

Урок продолжался. Новикова Дмитрий Яковлевич тоже отправил на место. Его у доски сменил Талызин, но ненадолго — математик посадил и его.

— А что, собственно, случилось? — уже не скрывая своего раздражения, обратился он к классу. — Почему перестали учить уроки?.. Я спрашиваю, почему не учите?

Дмитрий Яковлевич долго говорил о том, что алгебра — это важный предмет и что ею нужно заниматься систематически. А потом Дмитрий Яковлевич подошел к доске и заключил:

— Ну, что же? Пойдем дальше… Верните Широкова.

Сережка, который на этом уроке оказался на первой парте, у двери, выбежал из класса.

В коридоре Широкова не было. Тогда Сережка прошел на лестничную клетку, но Леонида не оказалось и там.

«Где же он?» — подумал Сережка и направился на первый этаж. Там он увидел белобрысого. Широков стоял, облокотившись о подоконник, и смотрел на улицу.

— Иди! Он тебя обратно зовет, — подошел к нему Сережка.

— Кто зовет?

— Ну кто? Математик….

— Не пойду, — ответил Леонид и снова повернулся к окну.

— Ты чего? Иди! Он же зовет…

— Ну и подумаешь! Зовет…

Сережка оценил его независимость, но тем не менее продолжал настаивать:

— Иди, иди… Ты что?

— Ничего, — уже огрызнулся Леонид.

Однако через некоторое время они все-таки направились к классу.

На перемене Сережка пошел курить. В туалете уже дымили. Появился Пашка, подошел к Леониду.

— Дай закурить! — попросил он.

Леонид окинул взглядом присутствующих и сделал вид, что вопрос относится вовсе не к нему.

Пашка растерялся.

— Ты что, Мешок? Глухой? — спросил он, толкнув его в плечо.

— Отстань от него! — подошел ближе Сережка.

— Что? Что? — посмотрел на него Пашка. Сережка отшвырнул «Казбек», поднял плечи и, глубоко засунув руки в карманы, ударил его ногой:

— И больше к Мешку не приставай!

Закрыв почему-то глаза, Пашка несколько раз разрезал кулаками воздух, пытаясь нанести удар по невидимому Сережке, а потом присел на корточки. Он так и выскочил из туалета на корточках.