Лев Николаев - Тополиный пух - Послевоенная повесть

Был головокружительный простор, который, казалось, не имел ни конца, ни края. Исчезли куда-то беспокойство, неуверенность, которые всегда сопровождали его в Москве. Не стало тревоги… Сережка жил, будто плавал в океане. Взрослые всегда были где-то далеко. «Если не подойдешь к ним сам, их можно вообще не увидеть целый день, — размышлял он. — Они всегда заняты. Не то что в Москве…» И хотя оставался в нем еще протест против деда, который так бесцеремонно привез его в деревню, он уже не жалел о том, что оказался здесь.

Деревенские от него не отходили. Еще бы! Городской! И не из какого-нибудь Юхнова или Медыни, а из самой Москвы! Легко догадаться, что Сережка, конечно, этим пользовался. Сначала, правда, осторожно, а потом уже, как говорится, без зазрения совести.

— А ну-ка! Притащи картошечки, — давал он задание кому-нибудь из деревенских сверстников.

— Зачем?

— Печь будем.

И картошечка приносилась так же, как доставлялись соль, лук, краюха хлеба. Сережка, правда, иногда и поощрял деревенских, рассказывая про Москву, какие там дома, площади, сколько машин на улицах. Его слушали всегда очень внимательно, ведь никто из Никольских ребят в Москве не был. И хотя Сережка иногда привирал, придумывал, что сам видел, как передвигали однажды с одного места на другое подъемным краном большой дом, ему все равно верили. А как же иначе? Ведь он сам видел…

Наступил июль. Он-то и принес первые огорчения в Сережкиной деревенской жизни. Началось все с того, что Витькина мать увидела, как он учит ребят играть в карты.

Погода в тот день была пасмурная. Ребята пришли на речку и, попробовав воду, решили, что купаться нельзя. Делать было нечего, и они, расположившись, всегда, вокруг Сережки, слушали его рассказы про московскую жизнь.

— Ну а в картишки перекидываетесь? — неожиданно спросил он, закончив свой очередной рассказ.

Его не поняли.

— В карты. В карты умеете играть? — пояснил он и для наглядности сделал несколько движений, как будто у него в руках действительно были карты.

— Умеем.

— Во что?

— Ну, в дурака, в пьяницу…

— Эх, вы! — как-то безнадежно пожурил их Сережка. — А в очко?

Ребята замялись.

— А ну тащите карты… У кого есть?

Когда Витька принес колоду, Сережка долго мусолил ее в руках, а потом начал совать ребятам карты. Вот тут-то их и заметили.

— Это что еще такое? — раздался совсем рядом строгий голос.

Витькина мать с тазом нависла над сбившейся вокруг Сережки кучкой ребят. Таз полетел на траву.

— И ты играешь?! И ты?!

Звонкая затрещина подняла Витьку на ноги. Схватившись за затылок, он отбежал в сторону.

— Ты что? Что? — посмотрел он на мать. — Мы не играем! Не играем!

— Марш домой! И чтобы не выходить!

В секунду управившись с собственным сыном, она накинулась на Сережку:

— Как тебе не стыдно подбивать на карты? Это у вас там, в городе, все можно, а у нас нет. У нас свое… Приехал гостить — гости, а на дурные дела не сбивай…

В тот же день об этом узнала вся деревня, в том числе и дед. Разумеется, и Сережка не остался без затрещины.

В лесу появилась черника. Сережка днями пропадал теперь там с ребятами, забираясь в самые чащи.

В чащах солнце всегда лениво пробивалось сквозь неподвижную листву и потому неярко освещало цветы, траву, опавшие кое-где листья. Воздух был здесь напоен густым настоем хвои, и никогда не было никакого ветра. Временами даже чувствовалась духота. В чащах как-то по-особенному перелетали с ветки на ветку птицы, будто недовольные тем, что кто-то вторгся в их владения. Попадая под ноги, резко и глуховато, как выстрел из нагана, трещали сучья. Они все были очень сухие и лежали на земле длинными лентами, а мох напоминал бархат.

Редко, но в лесу находили гильзы, патроны, а один раз Костька притащил даже автомат. Автомат был ржавый, стрелять из него было нельзя, но тем не менее отец за эту находку нарвал Костьке уши. «Увидишь в лесу какую железяку — беги от нее что есть мочи! — наставлял он сына. — А не то что тащить с собой! Ведь угробиться можешь и других угробишь…»

Однако предостережения не действовали. Да разве и могли они подействовать, если в лесу можно было найти что-то военное. К тому же и Сережка заставлял искать. Он тоже вместе со всеми ползал по траве, заглядывал под пни, лазил под кустами. Может быть, не так усердно, как деревенские, но все-таки ползал.

— Немцы обязательно должны были что-нибудь потерять, — подбадривал он ребят. — Они такие… Они всегда что-нибудь теряли…