Натан Энгландер - Ужин в центре земли [Литрес]

В этом дыхании Джошуа слышится тихий сдавленный плач, он и вообразить не мог, что Фарид может издавать такие звуки.

– Который час? – спрашивает он снова, стряхивая остатки сна, хотя уже видит на экранчике часов: 3:55.

– Ты – новый, – говорит Фарид.

– Не понимаю, – отвечает на это Джошуа. – Кто я новый? Что происходит?

– Ты. Ты новый. Это не осведомитель на месте. Это не беспилотник в небе. Это всего-навсего ты.

– Какой еще беспилотник? Я ничего не понимаю, Фарид.

– Подарок небес для тебя все сегодняшние ночные дела, не так ли? К удару приплюсовался бонус. Мы все стали соображать между собой, как так вышло. Переговаривались не думая. Теперь вам будет что просеивать, анализировать, чтобы лучше понимать связи, кто с кем, какая картинка с какой, теперь вы по-новому прикнопите фотки на ваших досках.

– На каких досках, Фарид? Я не понимаю тебя.

– Мы все проявили безалаберность, я знаю. Но такую крупную утечку нельзя оставлять, дыру надо заделывать сразу. Есть кто-то внутри, другого никто и предположить не мог. Потому что в Газе все абсолютно надежно. И тут меня осенило – тут, в Берлине, на другом конце света. Это я. Я слабое звено. Слишком все тютелька в тютельку, слишком кстати ты вдруг появился.

– Что случилось? – говорит Джошуа. – Да объясни же мне, наконец.

– Даже теперь продолжаешь.

– Послушай, сейчас четыре утра. Я ничего не продолжаю. Я спал.

– Кровавая бойня, Джошуа.

– Не понимаю. – Голос Джошуа сделался высоким, его уже прошиб пот под одеялом.

– В Газе вытаскивают трупы из-под обломков, а дома еще горят. Ты поразил свою цель. Ты убил моего брата. Твоя удача, Джошуа. Ты сделал его мучеником, мы к этому всегда готовы. Но дети, Джошуа. В соседнем доме. Там погибла целая семья. Что ты сделал?

– Что ты говоришь, друг? Мы в Берлине. Я в Берлине.

– Израильтяне бросили бомбу на дом, где был мой брат. Но разрушили не только его, но и соседний.

– Пожалуйста, – говорит Джошуа под стук колотящегося сердца. – Просто дыши. Вдохни и выдохни. Медленно.

На самом-то деле он к себе обращается, себе пытается приказать. Паника – ему так трудно с ней справляться, вот она уже закипает, пузырится.

– Никого, – говорит Фарид. – Никого нового в нашем кругу. Ничего нового на месте. Ничего не изменилось ни в Газе, ни в Дамаске, ни в Бейруте. Никому ничего не приходит в голову, пока…

– Пока что, Фарид?

– Пока мне не пришел в голову ты. Твои телефоны! Ты вдруг возникаешь со своим бизнесом. Возникаешь со свободными деньгами, как раз когда они нам нужны. С компьютерами, когда они нам нужны. И я их беру. Я беру твои чертовы восстановленные телефоны. Я переправляю их своим людям в Газу. И теперь мой брат и все, кто был рядом, погибли.

– О господи… – Джошуа судорожно обрабатывает услышанное. – Ты же не думаешь, что я…

– Чего я не думаю – это что сумею пройти через твои ворота. Если бы думал, что смогу забраться в твой дом и задушить тебя своими руками, так бы и сделал.

– Друг, прошу тебя, что ты говоришь? Я, честно, ничего не понимаю.

– Совсем роскошный, правда же, был бы у тебя денек, если бы я, ко всему, дал тебе повод застрелить меня на твоей лужайке?

– Никто не хочет тебя застрелить, Фарид.

– И все-таки за то, что ты сделал, мы отомстим. Уже улицы Газы полны скорбящих. Уже люди идут маршем. Включи телевизор. Найди новости. Увидишь. Человеческая река длиной в пять километров.

– Но я же к этому не имею отношения.

– Не позорься дальше. Это звонок вежливости от твоего врага. Я просто хочу, чтобы ты знал: экономика террора только укрепится от этого. За детей, которых ты у нас забрал, мы отплатим тем, что заберем детей у тебя. Вот что я хотел сообщить тебе, Джошуа. Все имеет свою цену. Сегодня ночью ты убил своих собственных детей.

– Нет, постой, Фарид, – говорит Джошуа. – Ты говоришь ужасные вещи, не надо.

– Ужасные вещи для канадца? Какое дело яхтсмену из Торонто до евреев и арабов по всему свету?

– Конечно, есть дело, – говорит Джошуа. – Дети – это дети. Что бы ты ни говорил, как бы ты ни угрожал…

– Никто не угрожает, – говорит Фарид. – Не о том речь, что мы хотим что-то сделать, что мы сидим и планируем какой-то ответ. Я позвонил, чтобы ты понял: того, что уже приведено в действие, могло и не быть. Тому, чего уже нельзя остановить, дан ход из-за сегодняшнего, из-за тебя.

Джошуа знает, что ничего не следует говорить, его учили не выдавать себя ни единым словом, и все же он испытывает аномальное побуждение отозваться. Он словно оказался по другую сторону всех перегородок, стен, бастионов, возведенных, чтобы оградить его от обычных человеческих чувств в отношении Фарида.