Натан Энгландер - Ради усмирения страстей [Литрес]

Чарльз поднимался по лестнице, пока она не кончилась, и оказался вроде как на чердаке: наклонный потолок, пылища и всякий чердачный хлам: стулья, лошадка-качалка, крокетный набор и коробки, всюду коробки – словно остатки прежней жизни особняка собрали и снесли наверх.

– Справа от вас проход. Пробирайтесь смелее. Я здесь. – Речь незнакомца сопровождалась хохотком. Голос прерывался от радостного волнения.

Проход вывел его к фасадной части здания, к расчищенному пятачку за китайской ширмой. Раввин сидел в кожаном кресле, напротив – продавленный диван, и то и другое явно выужены из хлама, заполонившего чердак.

– Залман, – представился мужчина, вскакивая и пожимая руку посетителю. – Рабби Залман Мейнц.

– Чарльз Люгер, – назвал себя Чарльз, снимая пальто.

Диван, хоть и видал лучшие дни, оказался чистым. Чарльз, присаживаясь, боялся, что поднимется туча пыли. Но поглядел на обивку – и приуныл. И тут ситчик. Сплошные закорючки выцветших лепестков.

– Только переехали, – сообщил Залман. – Новое место. Значительно больше прежнего. Но не успели, как видите. – И указал – особо – на зеркало, на комод. – Так что, пожалуйста, извините… то есть простите за внешний вид. Есть более важные дела. Очень много дел в последнее время, очень много. – И, словно в подтверждение этих слов, зазвонил телефон, примостившийся на кукольном домике. – Вот видите, – сказал Залман. Протянул руку и отключил звонок. – И так целый день, и ночью тоже. Ночью даже чаще звонят.

Обстановка не внушала доверия, но сам Залман внушал. На вид ему было лет тридцать с небольшим, но выглядел он, на взгляд Чарльза, как настоящий еврей: длинная черная борода, черный костюм, черная шляпа рядом лежит, и еще замечательный большой карикатурный нос – прямо как у Фейгина [47] Фейгин (в старых переводах Фейджин) – отрицательный персонаж в романе Ч. Диккенса «Оливер Твист». В экранизациях романа изображался в карикатурном виде, с длинным крючковатым носом. , но поприятнее.

– Ну так как, мистер Люгер? Что привело вас в мою берлогу?

Чарльз все еще был не готов к разговору. Внимание его привлекла картина на стене: морской пейзаж.

– Это Галилея?

– Ну нет. – Рабби Мейнц хикикнул и вытянул ноги, скрестив их перед собой. Только теперь Чарльз заметил, что на ногах у него замшевые сандалии и толстые шерстяные носки. – Это Болинас. Родные пенаты.

– Болинас? В Калифорнии? – переспросил Чарльз.

– Я понимаю, что вы чувствуете. Обычное дело. – Залман переменил позу, подался вперед и положил руку Чарльзу на колено. – Не стесняйтесь, – сказал он. – Вы уже проделали большой путь. Отыскали меня в светлом углу бруклинского чердака. Если эта встреча предопределена, а судя по всему, так оно и есть, давайте извлечем из нее максимальную пользу.

– Я еврей, – сказал Чарльз. Произнес торжественно и с явным облегчением, словно речь идет о каком-то жизненном свершении.

Повисло молчание. Залман с улыбкой слушал и, судя по всему, ждал продолжения.

– Да, – сказал он, не пряча улыбки. – И?

– Со вчерашнего дня, – сказал Чарльз. – Это в машине случилось.

– Ага, – сказал Залман. А потом: – А! Теперь понимаю.

– На меня словно снизошло.

– Стихийно, – сказал Залман. Сложил ладони, глянул в потолок, усмехнулся: – Чудесно.

– Невероятно, – добавил Чарльз.

– Нет-нет! – сказал Залман, вдруг посерьезнев и тыча указательным пальцем Чарльзу в лицо: – Ничего невероятного тут нет. Я вам верю. Я знал, знал еще до того, как вы сказали, – поэтому сразу не ответил. Еврей сидит прямо передо мной и сообщает мне, что он еврей. Это неудивительно. Но когда человек, в котором так много еврейского, который вполне мог быть моим братом – да он и в самом деле мой брат, – говорит мне, что только что обнаружил, что он еврей, – вот это, друг мой, настоящее чудо. – В продолжение речи он постепенно опускал руку, затем снова направил указующий перст Чарльзу в лицо: – Но в это можно поверить. Я вижу такие случаи постоянно.

– Значит, это возможно? То есть это правда?

– Уже настолько еврей, – хохотнул Залман, – что задаете вопросы, на которые сами же и ответили. Вы знаете правду лучше меня. Ведь это ваше открытие. И как вы себя ощущаете?

– Прекрасно, – сказал Чарльз. – По-другому, но прекрасно.

– А не кажется ли вам, что вы бы расстроились, если бы выяснилось, что это неправда – то, что вы узнали? Не думаете ли вы, что вы бы не так хорошо себя чувствовали, если бы это вам просто привиделось? Будете переживать, если это помешательство?