Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

Верный рецепт от похмелья, изобретенный американскими алкашами Хемингуэем и Скоттом Фитцджеральдом: две столовые ложки бренди, две столовые ложки джина, две столовые ложки лимонного сока, два глотка горькой настойки. Налить в высокий стакан со льдом, добавить лимонада и свежей мяты. Называется «Страдающий ублюдок». Смешать — и вперед! А куда — Бог знает. Каким образом я так надрался? Ведь я всегда отличался умеренностью, хотя в интересах службы иногда не соблюдал меры.

Исчез Гусь. Что делать? Прежде всего не надо паники, она не красит нас, чекистов, прежде всего восстановим события. Наквасились мы славно, помню, как мобилизовал самосвал и торговался, дальше все словно отрезало и покрыло тьмой тьмущей, поезд двигался во мгле, лишь иногда вспыхивали мелькающие окна. С чего я так надрался? В голове обитала только Роза в своих мажорных стонах, восходящих к самым высоким «до», даже Сова казалась Розой, воспаляла и щекотала своими перышками.

Я положил вспотевшую руку на живот Совы, ближе к лобковой кости. Она обмякла и сжала мою ладонь своими бедрами, которые, как ни странно, стали холодными как лед. Хорошо, что не видел меня в этот момент Юрий Владимирович, хотя… вряд ли он знал, что такое лобковая кость, в партийных школах это не проходили. Однажды в его присутствии я воскликнул по-польски «Матка Боска», что всего лишь означает «Матерь Божья», так он нахмурился и попросил меня не выражаться. Знал ли он о моих слабостях? Конечно, знал великий Учитель: докладывали доброжелатели. Впрочем, для политика такого масштаба сексуальные повадки подчиненного — это семечки, главное — его политическая преданность и готовность принести счастье всему человечеству.

М-да, блудил я славно, иногда даже мучила партийная совесть, особенно когда перечитывал «Моральный кодекс строителя коммунизма». Блудил, но боролся с собой: даже по улицам старался не ходить, дабы не приставать к проходящим девкам, одно время влекли меня к себе задастые, потом переключился на длинноногих и выше меня на голову. Но не удавалось. Иногда неведомая сила вытаскивала меня из машины, я увязывался за ними, заговаривал и приглашал к себе на Миусскую, намекнув, между прочим, на свой холостяцкий статус.

Боролся я с собой, хотя не рубил пальцы подобно отцу Сергию, но все равно проклятые романы возникали у меня постоянно и при самых диких и неудобоваримых обстоятельствах: то на правительственном банкете в Кремле с переходом в хранилище Оружейной палаты (один раз на кольчуге Александра Невского), то в ложе Большого театра на плюшевом кресле, то в купе экспресса, когда приходилось держаться двумя руками за поручни — представь, дорогой друг Джованни, гондольера, у которого руки заняты веслом.

Незабываем суетливый роман в авиалайнере Москва — Джакарта, когда я оказался рядом с пахнувшей инжиром индонезийкой, дремавшей под одеялом, неожиданно для себя я уткнулся лицом ей в живот, она молчала, тихо сопя, пришлось мне выскользнуть в туалет, она проследовала за мною, и там под звуки мотора мы доказали миру все преимущества интернационализма.

Подъезды — тут важно, чтобы дама контролировала подходы, высунув голову, называется это «перископ»; чердаки — тут не забывай взять фонарь, иначе вляпаешься, это тебе Россия, а не Италия! Окопы в диком поле, усеянном белыми головками ромашек, там чувствуешь буйство природы, а однажды прямо на глазах у ревнивого мужа: я лежал на диване у стола, а она гладила на нем белье и иногда присаживалась вроде бы на диван. Конечно, обо всем доносили Юрию Премудрейшему, но почему он относился ко мне терпимо и с доверием? Может, тоже был страстотерпцем, но тайным? Вряд ли. Скорее всего, считал, что удобно держать около себя человека, на которого есть богатый компромат.

И тут, словно яичко к Христову дню: суматошный стук в дверь, и влетела Сорока, трепеща разноцветным хвостом, прибыла с экстренным сообщением обо всех обстоятельствах исчезновения Гуся. Влетела и сразу попала в ощип на шомпол, залопотала, заерзала. Это не смертная тоска твоей Изабетты, Джованни, тайком выкопавшей голову погибшего из-за нее любовника, заложившей ее в горшок с базиликом и ежедневно рыдающей над нею! Хотя и тоска порой подвигает на такую эрекцию, что небо рушится на землю и встают из могил мертвецы с горящими зелеными очами, это жизнь, в которой, как писал Карл Маркс, ничто человеческое нам не чуждо. Умный был еврей, Джованни, великий революционер и маг, не случайно ретроград Бисмарк писал, что от этого бухгалтера еще наплачется вся Европа. Лопотания Сороки не шли ни в какое сравнение с громовыми заклинаниями Розы, но и они угасли, тушка чуть подрагивала, словно шею ей только что отстегнул топор, клювик приоткрылся. Как жаль, что оргазм у человека не длится 30 минут, как у свиньи!