Татьяна Богатырева - Каникулы в Санкт-Петербурге [litres]

Догадки Андрея подтвердились: Полина не читала трагедии, которую они смотрели, не слышала эту оперу раньше, но все прекрасно чувствовала. Андрей вообще всегда так примерно рассуждал: женщины не хуже и не лучше, не сильнее и не слабее мужчин. Они просто другие. Совсем. Они уступают мужчинам в том, что обобщенно зовется умом, но с лихвой компенсируют этот недостаток чутьем.

Полина завороженно смотрела на сцену, не закрывая глаз. И Андрей понимал, вот прямо знал наверняка, о чем она сейчас думает: ее восхищает и само произведение, и то, что оно создано – услышано, записано и исполнено – людьми. Людьми из плоти и крови, которые ложатся спать и чистят зубы, принимают пищу, радуются или грустят.

Полинины комментарии только подтвердили его догадки.

Сначала Андрей собирался отвезти ее в ресторан с хорошей едой и хорошим видом, желательно панорамным. Но вовремя сообразил, что это немного не то, что может понравиться Полине и действительно произвести на нее впечатление. Он остановил свой выбор на одном из многочисленных околотворческих лофтов города, с крышей, переоборудованной в летнюю террасу. Снять пространство целиком по деньгам выходило, как ужин в той же «Террасе», но дело было вообще не в этом.

Большой удачей было то, что лофт находился почти в порту, и вид на залив открывался сумасшедший. Не стоило так же забывать о любви Полины именно к этой части города.

Андрей уже не стеснялся своей машины и аккуратно вел, поглядывая в зеркало на задумавшуюся Полину.

– Я просто про Андрея-первого подумала, – улыбнулась Полина, перехватывая его взгляд. – Он на кораблик сегодня хотел. Потом хотел с нами в Мариинку и в итоге вообще никуда не пошел.

– А. Ну у него там дела семейные, – как бы между прочим пояснил Андрей.

– Понимаю. Скажи, тебе было очень неинтересно в опере?

– Да почему? Я же сам тебя туда привел.

– Ну да. Но мне так показалось. Ты все время на меня смотрел. И я подумала, это часть такой обязательной программы. Как же, была в Питере, а в Мариинку не сходила. Это еще страшнее, чем не сходить в оперу в Вене, наверное.

– Типа как сами мы, местные, по Эрмитажу в свободное время с утра до ночи не бродим?

– Ну вроде того.

– Но тебе понравилось?

– Очень. Сводить бы папу, он бы ничего не понял, но все самое главное понял бы при этом. И на душе у него стало бы спокойно и хорошо.

– Слушай, то есть я Андрей-второй, а Мак… хм. Андрей – Андрей-первый, так, что ли?

– Ну да. У вас же тут так принято. Петр Первый, Александр Первый, Третий и Второй. Стараюсь оставаться в тренде.

– А ты? Полина Великая? Полина Прекрасная?

– Очень смешно. Полина ушастая. Видишь, уши, как у эльфа, торчат! То-то.

Андрей готов был ехать и ехать, хоть до Москвы, хоть до берега Черного моря, туда, где был Полинин дом, Полинин отец и куда она очень скоро должна была вернуться.

К тому моменту, когда Андрей выгружал из машины бумажные пакеты с провизией для предстоящего ужина на крыше, Максим уже снова успел проголодаться. Но из принципа решил не уходить и сидеть до последнего, все равно скоро разведут мосты и он тут застрянет на веки вечные. Правда, спина заболела, пришлось немного побродить.

Полина снова вспомнила про «Андрея-первого» и принялась задавать неудобные вопросы. Неудобные в том смысле, что из-за всего того безобразия, которое развел Максим, Андрею теперь приходилось выкручиваться и на ходу сочинять всякую ерунду, чтобы не выдать реальное положение вещей касательно Максима. Как они познакомились и подружились, в чем сходились и чем отличались – всю эту большую и долгую жизнь приходилось пропускать через фильтр тех диких небылиц, которые напридумывал Максим.

Следя за языком, Андрей параллельно пытался определить, как он к Полине относится. Каков процент вероятности встретить еще раз такого человека, как она?

А неделю назад они с Максимом примерно в это же время сидели на детской площадке, и скажи тогда кто-нибудь Андрею, что ему позарез захочется быть рядом с таким человеком, как Полина, он бы не поверил ни за что. Не поверил бы, что он вообще захочет все время быть с кем-то рядом, что так ему будет быстрее думаться и легче дышаться, веселее жить, и все вокруг станет красивее, чем было до нее, до Полины.

Тогда, несколько дней назад, стояла страшная жара, а теперь уже прошли грозы, и Петербург стал таким, каким должен быть. Он пах летом и морем, водой и йодом, сырым камнем и теплой пылью, зыбким и надежно-нерушимым одновременно.