Татьяна Богатырева - Каникулы в Санкт-Петербурге [litres]

– Мам, ну хватит, ну нам уже пора. – Миша готова была взорваться. – Полина не голодная, просто не может отказать из вежливости.

Ну вот, теперь в глазах Полины она наверняка будет выглядеть хамкой.

Миша неловко чмокнула маму в щеку. Получилось неискренне. Мама, скорее всего, обиделась, хотя вида и не подала. Скорее бы отец вернулся из своей поездки. Скорее бы Миша уже смогла снять себе жилье и перестать отчитываться, куда она идет и с кем.

Полина излучала безмятежность.

Кеша был длинный и растрепанный и сутулился при ходьбе, но при этом – удивительно обаятельный. Еще он, кажется, ненавидел поэзию. Вообще он стал очень классным. То есть классным он, наверное, всегда был, просто раньше это было незаметно. А Максим был ни в чем не уверен, и ему позарез был нужен совет, и не один.

Максима интересовало, есть ли у Кеши девушка. Он очень надеялся, что есть, потому что можно было бы тогда его много о чем расспросить. Ради этого, а также из-за поэзии пришлось даже отказаться от встречи с Полиной.

– Вроде того, – как-то неуверенно промямлил Кеша на вопрос о девушке.

Глаза у него были очень светлые и прямо-таки лучистые, как и у его отца. Максим загуглил и поэта Леонида Вяземского, и Вячеслава Таганова, и их стихи. Оказывается, книги и того и другого хранились в Музее литературы XX века, куда они ходили с Полиной.

Развивать тему девушек Кеша явно не стремился, поэтому Максим сосредоточил внимание на втором вопросе.

– Значит, здесь сейчас и будут читать стихи? Прямо в баре?

– Ну да, прямо тут.

– Ну дела, – только и мог сказать Максим. – И часто тут такое?

– Ага.

– Прямо очень? И давно?

– Давненько.

– А мама твоя будет читать?

При упоминании о матери Кеша едва заметно поморщился, и веснушки на его носу смешно заплясали.

– Она сейчас в больнице, я же говорил. Я, конечно, понимаю, что ты меня не особо слушаешь, но все же. Мне нужно просто журнал забрать, у нее там публикация, отвезу ей в больницу в выходные.

Он почему-то чаще всего говорил о матери «она». Закончив отвечать на вопросы, Кеша устремился куда-то вглубь полупустого бара и вернулся уже с толстым журналом в крафтовой обложке, очень похожей на бумагу, которой на почте оборачивают посылки. Но это все же была обложка с названием журнала: очень маленькими буквами на здоровенном, с телефонный справочник, журнале.

Максиму стало стыдно.

– Кеш, подожди! Эй! Ну что ты несешься, как не знаю, как дядя Степа какой-то. – Максим не успевал. – Кеш, а что такое поэтический слэм? Это типа как баттл? Как рэп, да?

– Ну вроде того. Вернее сказать, рэп баттл это как слэм. Одно из другого типа. Видоизменилось. Ну, короче, мутировало.

Максим, который вдруг понял, что его жизнь уже совсем распирает от лжи, больше в нее просто не влезет, собрался с духом и решил быть убийственно искренним.

– Кеш, послушай меня, Кеша. Мне очень жаль, что в школе мы не были друзьями. Понимаешь, я все время тусил с Андреем, и это как бы он, а не я тебя стебал. Я как бы был ни при чем, понимаешь?

– А теперь как бы передумал или что?

– А теперь, теперь я понял, что без друзей одному не выжить. Без них – прямо край. Ну даже голуби стадами ходят. Стаями. Летают. Давай будем друзьями, Кеш? Ну как взрослые люди становятся друзьями, ну я сам не знаю. Начинают дружить, и все, находят друг друга по жизни типа на работе или на учебе, не знаю я, откуда они берутся.

– А какой у нас с тобой инфоповод для дружбы? Ненавидеть Андрея вместе или что?

– Инфоповод? Нет никакого инфоповода. То есть он как бы есть, и да, там как бы и Андрей замешан тоже, но не в этом, короче, суть. Правда, не в этом. Ну не хочешь дружить, можно, я тебе, как случайному попутчику, все просто расскажу? Помнишь, как в «Бойцовском клубе», когда летишь в самолете и на время полета у тебя одноразовые приборы, и мыло, и одноразовые друзья, а?

– Ну так, наверное, можно. Если тебе прямо реально надо, так что ты скачешь по улице и орешь. Только не пытай меня, ради бога, насчет поэзии, ладно?

– Потому что, согласно нашему законодательству, если пикет одиночный, никакая подача уведомлений о нем не требуется, – пояснила Миша, – но маме это разве объяснишь? Пусть лучше и не знает.

У Полины были вопросы, но она решила оставить их при себе. Принять участие в одиночном пикете было все равно немного страшно. По крайней мере, странно точно было. По замыслу Миши, роль Полины заключалась в том, чтобы заснять на телефон Мишину молчаливую акцию протеста. Миша собиралась какое-то время стоять с плакатом на входе в Таврический сад, – Полина надеялась, что недолго. Она уже жалела, что во все это ввязалась. Она вообще не могла решить, нравится ей Миша или нет, искренне ли поступает ее новая знакомая или ради какой-то собственной выгоды. В конце концов, Полина выбрала роль наблюдателя, оставив выводы на потом.