Татьяна Богатырева - Каникулы в Санкт-Петербурге [litres]

Полли: 23:51

Круто, чего) Поздравляю! А я, ты будешь смеяться, кажется, влюбилась. Ты представь! Ты прав был по его поводу, он оказался удивительным. Я только, знаешь, очень боюсь, что это я сама себе все напридумывала. От бабушкиного письма, от этой поездки. Это все как-то как в кино, в жизни же так не бывает. Или?

Мы чуть не поцеловались сегодня. Такие дела. Я его все время с образом Таганова сравниваю, хотя он, не знаю, как сказать, «снаружи» не такой, но. Но. Но! «Внутри» они похожи. Понимаешь?

Максим и Полина пили кофе, сидя на ступеньках несуществующей в Петербурге улицы. Максим ел пирожок, и ему было очень вкусно, а на душе было очень хорошо и спокойно. До того спокойно, что он расслабился и на какое-то время думать забыл о больших и маленьких обманах и всем таком прочем. Вчера Полина написала, что в него влюбилась. И что они чуть не поцеловались! В какой такой момент они чуть не поцеловались, он не очень понял, но радость от «влюбилась» и сравнение его персоны со знаменитым русским поэтом Тагановым затмила все остальное.

Еще пара пирожков была припасена в рюкзаке в прозрачном полиэтиленовом пакете. После пешей прогулки до Малой Конюшенной и обратно – а именно там, в квартире Михаила Зощенко, располагался музей литературы двадцатого века – они подкрепились в пышечной. И взяли с собой пирожки. И Полина, в отличие от всех, кого он знал кроме нее, никогда не говорила Максиму «хватит жрать» и вообще ничего об этом не говорила, даже в более вежливой форме.

Максим даже хотел взять Полину за руку, но она была вся липкая, пирожки жирнились даже через пакет. Не вытирать же ладони о штаны, а платка у него не было. Но Полина протянула ему одноразовый платок. Она была лучшая, самая лучшая из всех, кого он знал.

Они взялись за руки и гордо прошлись неторопливым шагом вдоль коротенькой, крошечной на самом деле улицы Джона Леннона, совершенно не вписывающейся в Петербург, несмотря на все многообразие, а потому так похожей на стихи и жизнь поэта Таганова. И на Максима, который толком тоже никуда вписываться не умел, по крайней мере так, чтобы это было более-менее гармонично.

В глубине, если пройти через арку, располагался арт-центр, выпестовавший целую плеяду художников и рок-музыкантов. Максим и Полина немного пошарились по его этажам, но ничего сверхинтересного так и не нашли.

Комната поэта Таганова была не вычисляема: еще в 1989 году, за два года до окончания существования Советского Союза, за одиннадцать лет до наступления нового тысячелетия и за десять лет до появления на свет Максима, дом на улице Пушкинской был признан аварийным и нуждающимся в капитальном ремонте. Жильцов расселили, и примерно тогда же началась новая жизнь здания – здесь сам собой образовался Дом независимых художников, а спустя еще десяток лет вообще открылся первый в стране Музей нонконформистского искусства.

В общем, поэт Таганов был с этим по большому счету уже никак не связан. Просто его стихи, наверное, помогли Максиму что-то понять такое, что своими словами он даже для себя никак не мог сформулировать.

И в тот же день испортилась погода, и шаткое положение Максима зашаталось еще сильнее буквально на глазах. У него в планах было кататься по Неве на корабликах, плыть мимо Петропавловки к Стрелке Васильевского острова и любоваться силуэтами Ростральных колонн, которые оказались маяками и потому страшно нравились Полине, уважающей все, что было так или иначе связано с морем. В конце предполагалось проводить ее до дома и целоваться.

А Полина, оказывается, шла в Мариинский театр! Слушать оперу, название которой ни о чем Максиму не говорило. Зато он хорошо знал, кто из его знакомых оперу любит и замечательно в ней разбирается – мама Андрея. И билеты в Мариинку купил Андрей. И шел туда с Полиной тоже Андрей – реальный, не самозванец.

Полина заметила, что можно пойти втроем, Мариинский театр – большой, места всем хватит, и на этом успокоилась. Но она же не присутствовала при неприятнейшем телефонном разговоре, состоявшемся у Максима с Андреем. Максим тогда оставил Полину на скамейке одну и отошел на всякий случай на безопасное расстояние.

Андрей – тот, который Андрей настоящий, – как-то резко перестал шутить насчет Полины и вообще высказываться о так и не разрешенной проблеме с подменой.