Татьяна Богатырева - Каникулы в Санкт-Петербурге [litres]

Пока они добирались от Восстания до Чернышевской, Миша рассказала ей о том, что вообще выгул собак в таких общественных местах, как исторические сады, запрещен. Но это ни в коей мере не оправдывает живодерство, которое устраивают догхантеры – собаконенавистники, – и никто с ними не борется. Эти личности рассыпают яд в местах выгула собак и обитания уличных кошек – во дворах и в подвалах. И если огромный процент населения оказывает всяческую поддержку и помощь не только своим, домашним, но и уличным животным, то оставшийся процент безнаказанно животных травит. Да, конечно, разнообразные акции протеста и любая борьба за чьи угодно права сейчас очень в моде. На пике моды, прямо скажем. Вот только с догхантерами что-то никто не связывается, даже мало кто знает, кто это такие.

Полина подумала о том, что у Миши нет собаки. А свой блог есть. Так что ее так и подмывало спросить, насколько искренна Миша в своем порыве, но она снова промолчала.

Таврический сад, вероятно, был красивым, но ей толком так и не удалось его посмотреть.

Максим мрачно топтался перед аркой. Такого рода арки ему не нравились: большие, просто огроменные. И дома тут тоже были огроменные и назывались «сталинки».

Все в этом районе было старое и мрачное и напоминало военный марш. В родном районе Максима все было наоборот – маленькие дома с маленькими арками и огромные квартиры. Тут же дома были огромные, с гигантскими двадцатиметровыми арками, а квартиры в них были – не квартиры, а крошки.

В районах новостроек Максим совсем уж редко бывал, потому с ними он даже и не сравнивал. В одном из новых районов, конечно, находился корпус Максимова университета, но занятия там были только по ОБЖ, а Максим не утруждал себя посещением этих лекций.

Максим вообще не очень-то доверял всему новому и инородному. Какое тут новое, когда старое-то оказывается ненадежным. Например, дружба с лучшим другом на всем белом свете может в одночасье рухнуть по не вполне ясной причине.

Не надо было переезжать Андрею. Жил бы, как раньше, по соседству, в большой старой квартире маленького дома, авось и не полетел бы кукухой. Но понятно, одно дело двушка в центре, другое – четырехкомнатная, с двумя балконами, тоже не сказать, что прямо на окраине.

Максим ждал Андрея, чтобы поговорить. Андрей все не шел и не шел, и Максим решил подождать его в квартире. Мама Андрея, мало того что разбиралась в опере и во всем таком прочем, она еще и великолепно готовила всякие редкие блюда. А есть уже хотелось. И Максим решительно потянулся к домофону.

Мама Андрея тоже заметила, что Максим отощал. Он доверительно признался, что это на нервной почве. Про то, что ее сын чокнулся и не взял его с собой в оперу, Максим говорить не стал.

Мама Андрея активно накладывала ему того и этого. Эта святая женщина пекла домашний хлеб, делала домашние пельмени и даже сосиски домашние. На кухне было навалом всякой специальной техники для приготовления таких замечательных изысков. А целая стена выложена узором из винных пробок разнообразного оттенка.

Максим наелся и повеселел. Мама Андрея расспрашивала его в основном об Андрее. Время шло. Андрей не шел. Максим посмотрел на часы, потом открыл сайт Мариинского театра и удостоверился в том, что опера уже должна была закончиться. Максиму это совсем не понравилось, маме Андрея – тоже, правда, по другой причине. Оказывается, времени уже было столько (за хорошим столом во время хорошей беседы оно летит незаметно!), что как раз пора бы уже прийти Андрееву отцу. Мама Андрея пожевала губами, помолчала, что-то мучительно обдумывая, и наконец призналась, что лучше бы Максиму встретить Андрея по дороге.

Максим не понял почему. Тогда маме Андрея пришлось пояснить, что встречаться Максиму с Андреевым отцом и ее мужем, да еще и у них в квартире, не очень желательно. Неловкость достигла своего апогея. Максим пожалел, что съел все, что было, подчистую. А то можно было бы гордо уйти, не доевши. Хотя, если честно, он бы так никогда не сделал – мама у Андрея была очень хорошая, нельзя было так ее обижать.

Поэтому Максим вернулся на свой пост перед аркой, неловко пристроился на краешке тротуара, как растерянный воробей, который почему-то возомнил себя очень страшным хищником, спрятавшимся в засаде.

Раз уж все случилось именно так, как случилось, у Андрея было одно больше преимущество: он мог позволить себе роскошь быть собой, то есть реальным Андреем. Ничего из себя не строить и вообще не притворяться. А в этой истории лжи и так хватало. Андрею хотелось поговорить с Полиной наедине, побыть с ней вдвоем, чтобы разобраться в себе, в ней, в своем к ней отношении. И оперу он выбрал не просто так: по тому, как человек слушает музыку, о нем можно многое понять. Ну, примерно так же, как многое становится ясным от того, какую человек вообще слушает музыку.