Ирвин Уэлш - Эйсид-хаус [сборник litres]

Жена бросила его почти год назад. Смит сидел в кресле, пытаясь позволить себе ощутить утрату, боль, но этого ему не удавалось. Он ничего не чувствовал, кроме смутной неловкости и вины оттого, что не испытывает никаких чувств. Он думал о ее лице, о сексе с ней и, возбудив себя, занялся минимальным онанизмом и все равно не ощутил ничего, кроме соответствующего спада физического напряжения. Будто жена существовала лишь как мимолетный образ в его сознании, неотличимый от тех образов порнографического кино, которые помогали ему достичь разрядки. Он никогда так просто не достигал оргазма, когда действительно был с ней.

Иэн Смит заставил себя снова сосредоточиться на фильме. Что-то в его сознании словно обрывало цепь размышлений, прежде чем они причинят ему неудобство; своего рода психический контроль качества.

Смит не любил говорить о своем хобби на работе, да и вообще не очень любил говорить. Но как-то раз в офисе Майк Флинн застал его с «Хэллиуэллом» и, видя, как он судорожно работает маркером, сказал что-то, чего Смит толком не разобрал, зато услышал иронический смех своих коллег. Взволнованный, он, к собственному удивлению, начал, нехарактерно и почти безотчетно, лепетать о своей страсти и ее размахе.

– Ты, должно быть, без ума от видео, – сказала Ивонна Ламсден, вопросительно поднимая брови.

– Всегда любил кино, – кивнул Смит.

– Скажи мне, Иэн, – спросил Майк, – что ты будешь делать, когда посмотришь все перечисленные фильмы? Что будет после того, как ты отметишь абсолютно все?

Эти слова тяжело ударили Смита прямо в грудь. В голове у него помутилось, сердце бешено застучало.

«Что будет после того, как ты отметишь абсолютно все?»

Джули оставила его, потому что считала скучным. Она отправилась автостопом по Европе с приятелем нетвердого морального облика, и Смит слегка недолюбливал этого приятеля как дополнительный фактор в распаде его, Смитова, брака. Утешало только воспоминание о том, как Джули хвалила его сексуальную мощь. Ему всегда было сложно кончить во время полового акта, а она испытывала оргазм за оргазмом, часто вопреки себе самой. Потом Джули неизменно терзалась из-за своей неспособности доставить мужу это удовольствие, которое превыше всего. Врожденная неуверенность побеждала здравое мышление, и Джули начинала искать проблему в себе; ей и в голову не приходила та простая истина, что человек, за которого она вышла замуж, был аномалией в плане мужской сексуальности.

– Тебе было хорошо? – спрашивала она его.

– Великолепно, – отвечал Смит, неизменно обламываясь в своих попытках спроецировать страсть сквозь безразличие. Затем он говорил: – Ну, отбой.

Джули ненавидела слово «отбой» больше любых других, исходивших из его губ. От этого слова ей делалось чуть ли не физически тошно. Смит выключал лампу у изголовья и мгновенно проваливался в глубокий сон. А Джули гадала, почему вообще связалась с ним. Ответ лежал в ее пульсирующем лоне, измотанном безостановочным сексом; хозяйство у Смита было, как у жеребца, и он мог фачиться всю ночь.

Хотя этого оказалась недостаточно. Однажды днем Джули как бы мимоходом зашла в гостиную, где Смит готовился смотреть видео, и заявила:

– Иэн, я ухожу. Мы несовместимы. Не в смысле сексуально, нет, проблема не в этом. На самом деле ты доставил мне больше оргазмов, чем кто-либо… Ну, я просто вот что пытаюсь сказать: ты хорош в постели, но бесполезен в чем-либо другом. Не жизнь, а сплошная скука, мы никогда не разговариваем… Я имею в виду… Ай, да что толку! Все равно ты не сможешь измениться, даже если бы захотел.

Смит спокойно ответил:

– Ты уверена, что все хорошо продумала? Это серьезный шаг.

И все время разговора где-то на задворках его сознания волнующе скреблась перспектива установить наконец спутниковую тарелку, против чего Джули возражала.

Он все-таки выждал приличествующий отрезок времени и, убедившись, что она не вернется, наконец осуществил это.

Общественная жизнь Смита и до ухода Джули и приобретения спутниковой тарелки не была особо активной. Но после этих событий даже минимальные, символические связи с внешним миром были обрублены. За исключением выходов на работу, он стал затворником. Он перестал навещать родителей по воскресеньям. Они совершенно не расстроились, утомленные мучительными попытками поддерживать беседу в неловкой тишине, которую Смит, казалось, не замечал. Эпизодические визиты в местный паб также прекратились. Его брат Пит и лучший друг Дейв Картер (или, во всяком случае, свидетель на его свадьбе) почти и не заметили его отсутствия. Один местный завсегдатай сказал: