Ирвин Уэлш - Эйсид-хаус [сборник litres]

– Прости, – выдавил я; это был полустон-полувсхлип.

Марианна села и пожала плечами, уставившись перед собой. Она заговорила приглушенным металлическим тоном, но без горечи, как если бы выводила хладнокровную и бесстрастную эпитафию.

– Я нашла мужчину, который мне небезразличен, и когда он занимается со мной любовью, он воображает, что я кто-то еще.

– Это было не так, Марианна…

Она начала всхлипывать. Я обнял ее. «Ну вот, Джим Бэнкс, – думал я, – опять ты угодил в совершенно идиотскую ситуацию».

– Мне жаль, – сказала она.

Я начал натягивать на себя одежду.

– Лучше я пойду, – сказал я.

Но уже в дверях повернулся:

– Ты замечательная женщина, Марианна. Надеюсь, ты найдешь кого-то, кто даст тебе то, чего ты заслуживаешь. А старый Бэнкси, – печально ткнул я себя пальцем в грудь, – просто дурачил сам себя. Я все-таки однолюб.

Я вышел, оставив ее в слезах. Теперь надо было сделать то, что и собирался. После всего происшедшего не будет никакой отсрочки. Я понимал, что так лучше; понимал это теперь сильнее, чем когда-либо. Дети, Пол и Салли, достаточно сильные. Они поймут.

Вернувшись в мою каюту, я оставил Марианне записку. Оставил для детей письма в корабельной почте и кассету с видеозаписью, объясняющей то, что я намеревался сделать. Записка Марианне не говорила слишком многого. Я просто сказал ей, что находился здесь с определенной целью. Жаль, мол, что мы настолько сошлись, но я должен был встретить свою судьбу – так я выразился.

Согласно картам, с которыми я сверился, мы теперь, несомненно, плыли в Адриатическом море. Я продел веревку в отверстия гантельных дисков, связал их и перекинул через плечи. Было трудно натянуть поверх этого тренировочный костюм и остальную одежду. Я накинул на себя непромокаемый плащ и вышел из каюты, едва способный передвигаться.

Я двинулся по пустой палубе, с усилием стараясь держаться прямо. Море было спокойным, ночь благоухала. Парочка влюбленных, наслаждающихся лунным светом, подозрительно взглянула на меня, когда я прошаркал мимо них к заранее присмотренной точке у правого борта. Десять лет назад, Джоан, почти день в день, ты покинула меня, покинула этот мир, полный боли и обиды. С чудовищным усилием я перекинул ногу через поручень. Отдышался, бросил последний долгий взгляд на багряное небо, затем наклонился всем телом и соскользнул с поручня в Адриатику.

Он был хорошим сыном и, как все хорошие сыновья, по-настоящему любил свою мать. На самом деле он совершенно боготворил эту женщину.

И все же он не мог заниматься с ней любовью; только не в присутствии отца, который сидел рядом и наблюдал за ними.

Он вылез из постели, набросил халат, чтобы скрыть наготу и неловкость. Миновав отца на выходе из комнаты, он услышал, как старик сказал ему вслед: «Да, Эдип, твой ебаный комплекс налицо».

Она была жестокой стервой; а он эгоистичным ублюдком. Они буквально врезались друг в друга однажды вечером в пабе у Грассмаркета [10] Грассмаркет – бывшая рыночная площадь в центре Эдинбурга, у подножия скалы, на которой стоит Королевский замок. . Они смутно припомнили, что их кто-то когда-то знакомил, но не могли восстановить никаких подробностей. По крайней мере, именно это они сказали самим себе и друг другу.

Она за словом в карман не лезла и вела себя крайне оскорбительно, но он не обращал на это внимания, так как был безразличен ко всему, за исключением «восьмидесяти шиллингов» [11] Крепкое темное пиво в Шотландии (название происходит от величины торгового налога в конце XIX в.). , которое опрокидывал пинту за пинтой. Они решили пойти в ее квартиру перепихнуться. У него своей квартиры не было; сидя на полном обеспечении у родителей, он считал бессмысленным обзаводиться ею.

Сидя на кровати, она наблюдала, как он раздевается. Ее лицо помрачнело, когда он снял свои пурпурные боксерские трусы.

– Кого ты рассчитываешь удовлетворить этим? – сердито спросила она, бросив на него презрительный взгляд.

– Себя, – ответил он, ложась на кровать рядом с ней.

После самого процесса она злобно поносила его выступление с таким ядовитым сарказмом, который разорвал бы хрупкое сексуальное эго большинства мужчин в клочки. Он едва ли слышал хотя бы слово из всего, что она сказала. Его последние мысли, когда он проваливался в пьяный сон, были связаны с завтраком. Он надеялся, что у нее довольно много съестного и она приготовит утром хорошее жарево.