Ирвин Уэлш - Эйсид-хаус [сборник litres]

Моя мама и он

Моя мама в любом случае была слишком молода для него, она ушла много лет назад, и то, что он собирается жениться, его личное дело. Мне-то что?

– Ну, с наступившим, – пробормотал я, – да, то есть, в смысле, примите мои поздравления…

Норма начала говорить, как она искренне хочет, чтобы мы были друзьями, а отец разразился тирадой о матери:

– Я ничего не имею против нее, но она бросила вас, парни. Бросила и никогда больше не хотела вас видеть. Разумеется, настоящая мать захочет увидеть своих сыновей… Но только не она, даже не написала ни строчки…

Меня начало подташнивать, и тут, слава богу, прозвенел звонок в дверь, избавив нас от дальнейшей неловкости. Это был Псих Кол Кэссиди, один из лютейших зверей на районе, склонный к патологическому насилию по первому свистку.

– Твой старик дома? – рявкнул он.

Вот тебе, папочка, и антинаркотическая кампания. Кто-то сейчас, похоже, подорвется на собственной петарде.

– Кол! – вскричал отец. – Заходи, приятель, заходи!

Кэссиди протиснулся мимо меня. Старик дружески похлопал его по плечу.

– Это мой парень, – сказал он. – Был в Лондоне.

Кэссиди прорычал невразумительное приветствие.

– Кол – секретарь организации «Мьюрхаус против наркотиков», – объяснил отец.

Я мог бы и догадаться. Быдло всегда встает на сторону сил реакции.

– Мы знаем местных дилеров, сынок. Мы собираемся вышибить их отсюда. Если полиция этого не сделает, то сделаем мы, – говорил отец, явно не осознавая, что басовито растягивает слова на манер Клинта Иствуда.

– Удачи тебе с твоей кампанией, папа, – сказал я.

У меня не было никаких сомнений в том, что он, с помощью Кэссиди, преуспеет – преуспеет в том, чтобы превратить жизнь каждого местного мудозвона в сущую муку. Я начал собираться в город.

– Сынок, не забудь только, что малышка Карен заняла твою старую комнату. Теперь будешь спать здесь, на диване.

Добро пожаловать домой: выселен из своей комнаты ради какого-то кретинского отродья. Я рванул в город. Мальчишник начался довольно мирно. Ронни успел в говно убраться транками. Было весело, но ничего особенного не происходило, пока мы не встретили Люсию и пару ее приятелей, севших нам на хвост. Она напилась и вдрызг разругалась с Денизом насчет того, кто должен отсасывать у Ронни.

Мы зашли в несколько пабов, последовала пара глупых споров и началась драка. Я схлестнулся с Пенманом, донимавшим меня весь вечер. Меня держал Большой Элли Монкриф, пока Пенман плясал поодаль в боксерской стойке, резко жестикулируя и сдавленно выкрикивая:

– Ну выйдем, выйдем же… на улицу… думаешь, ты крутой… чувак думает, что он крутой… так выйдем на улицу, разберемся…

Большой Монкриф сказал, что терпеть не может, когда друзья дерутся, особенно в такой знаменательный день. Дениз сказал, что мы должны поцеловаться и помириться. Целоваться мы не стали, но крепко обнялись и помирились. Мы закатили по таблетке экстази и на весь оставшийся вечер присосались друг к другу, как улитки к скале. Я никогда не чувствовал такой близости с кем-то, ну, с другим мужчиной, как тогда с Пенманом. То, что называется «любовники-без-ебли». И наоборот, я редко чувствовал себя так неловко и натянуто, как когда мы встретились с компанией Тины в «Цитрусе». Там была Олли. Бывшие любовники обычно находят такие встречи напряжными; слишком много Эго, слишком мало Ид. Когда вы уже столько раз занимались еблей, трудно говорить о погоде.

Олли теперь называла себя Ливви. Она прошла через Период Личного Роста и уже вполне напоминала своих друзей, желая походить на тех, на кого хотели быть похожими они. По ее словам, сейчас она занималась живописью. Мне же показалось, что на самом деле она только пьет и болтает. Олли спросила, чем занимаюсь я, а услышав ответ, снисходительно протянула: «Все тот же старый Брайан», как будто я был неисправимым пережитком весьма проблемного и напряжного прошлого, которое она оставила позади, кем-то, кого можно только пожалеть.

Затем она с презрением покачала головой, хотя на этот раз не я был ее мишенью.

– Я пыталась объяснить Тине, что она совершает глупость. Она слишком молода, а Ронни… Ну, как я могу его обсуждать, я ведь его совсем не знаю. Никогда не видела его трезвым, никогда с ним не говорила. Ему что, нравится так жить?

Я задумался и наконец ответил:

– Просто Ронни всегда любил тихую спокойную жизнь.

Она начала говорить что-то, затем осеклась, извинилась и отошла. Она хорошо выглядела, как только может выглядеть человек, с которым ты раньше был близок. Впрочем, я был рад, что она ушла. Люди, проходящие через Период Личного Роста, обычно совсем невыносимы. Настоящий рост происходит мелкими шажками, постепенно. Ненавижу этих новообращенных мудаков, которые пытаются выдумать себя с нуля и сжечь свое прошлое. Я вернулся к нашей компании и долго обнимал Пенмана. Я вжался в его плечо, а когда поймал злобный взгляд Рокси, впервые за долгое время подумал о Слепаке.