Ли Би-хуа - Рассказы китайских писателей

Знаю только, что каждые дней десять или раз в две недели он «призывал дух настоятеля», чтобы не растерять навыков или выйти на новый уровень мастерства.

Помню, однажды я услышала, как он бранит мать, — никогда прежде я не слышала, чтобы голос отца был настолько свирепым:

— Я же говорил тебе не входить без спроса! — кричал отец.

— Но комната очень грязная и вся пропахла потом, я только хотела прибраться в ней, — оправдывалась мать.

— Я и сам могу прибраться! Женщинам здесь делать нечего, — не уступал отец. — Запомни, никогда не входи в мою комнату без спроса, ни в коем случае не приближайся к алтарю учителя. Если зайдешь сюда во время месячных, тебе не поздоровится, так и знай! — И добавлял все тем же загадочным и гневным тоном: — Твои женские дела будут пострашнее любого заговора! — так мы узнали, что даже у нашего бесстрашного отца есть свои уязвимые места.

После этого случая мать больше не совала нос в «увлечение» отца.

В нашем ресторане работало еще два человека, однако матери от этого было не легче: она и убиралась, и сдвигала столы и стулья для клиентов, и стряпала, и встречала гостей, — короче говоря, была хозяйкой-разнорабочей, эдаким фактотумом. За какую бы работу она ни взялась, все у нее спорилось, даже головы гусям рубила, так что отцу пришлось бы нелегко, не будь у него такой помощницы. Наверное, это и есть «женская хитрость»: кто от кого зависел, в определенный момент было уже не понять.

Наши работники, в отличие от нее, в конце месяца получали зарплату, на что матери оставалось только сетовать:

— А у меня какая зарплата? Моя зарплата — жить с этим мужчиной.

Дальше она косилась на Се Яна:

— А ночью еще и спать с ним.

Мать моя считала, что весь остаток дней проведет в «Переулке Чаочжоу», будучи «Королевой маринованных гусей».

И тут вдруг на свет появляюсь я, что для отца оказывается совершенной неожиданностью. Никакого опыта в вопросах обращения с детьми у него не было, зато он испытывал живейший интерес ко мне как к некоему новшеству в своей жизни, будто в доме появилась забавная игрушка или новая маленькая жена. Он тискал меня своими грубыми руками, целовал и царапал щетиной, купал меня и промывал мои детские нарывчики, разбрызгивая воду по всему дому. Когда я немного подросла — лет до трех, — мать запретила ему купать меня, на что отец состроил нахальную мину:

— Чего ты боишься? Дочка — моя плоть от плоти, когда я ее мою, можно считать, что я мою самого себя.

Мать окатила его водой, и я радостно ввязалась в эту оживленную потасовку.

Иногда отец напивался и склонялся надо мной, обдавая мое лицо перегаром. Когда я подросла, то тоже научилась выпивать, причем почти не пьянея, — наверное, с детства привыкла к хмельному отцовскому дыханию. А мать оттаскивала пьяного отца от моей кроватки. Диву даюсь, как ясно могу я припомнить события, произошедшие со мной столь давно.

Отец не жалел слов, чтобы подмаслить мою мать:

— Не жадничай, это просто глупо ревновать меня к дочке! Я, Се Ян, никогда не разлюблю Чэнь Люцин.

— А если разлюбишь? — поинтересовалась мать.

— А если разлюблю, то тебе лучше всего будет идти своей дорогой!

Мать сердилась и пыталась отца отшлепать, в то время как рука ее то и дело проскальзывала у него между ног.

Кажется, в первый раз я узнала об отношениях мужчины и женщины, когда однажды ночью проснулась от духоты. Подушка была мокрая от пота, давешний сон еще не выветрился, и я находилась между явью и забытьем. Отец и мать, абсолютно голые, лежали на соседней кровати, оба изнывали от пота, одеяло сползло; тело отца вздымалось и опускалось над телом матери, как рука палача над жертвой, а мать лежала недвижимо с закрытыми глазами и стонала:

Больно! Скорее кончай.

И снова:

— Полегче. Я, кажется, беременна.

Отец в ответ только усмехнулся, переводя дух:

— Откуда мне знать эти твои женские штучки? Я же не могу так просто остановиться, а ты можешь считать это тестом на беременность.

Отец еще не закончил свои шутки, как мать закричала:

— Скорее вынимай, мне плохо, плохо!

Я понятия не имела, о чем идет речь. Потом я несколько раз слышала, как мать подавленным голосом говорила с кем-то по телефону, скорее всего, с бабушкой:

— Похоже на метроррагию, думаю, не спасти… Придется удалять… А я думала еще рожать… Да, он сделал вид, что сожалеет, дал себе пощечину, но толку-то с этого. Нет, ничего с ним обсуждать я не буду.

Договорив, мать вешала трубку и поспешно спускалась в ресторан.