Ли Би-хуа - Рассказы китайских писателей

Отец вставал на рассвете и отправлялся на городской рынок, где покупал пятьдесят-шестьдесят гусей, жирных, весом по семь-восемь цзиней. Потом стал выбираться за товаром на материк, говорил, что выходит дешевле, да и мясо нежнее. Впоследствии его поездки на материк только участились. Поговаривали, что он содержит любовницу в Шаньтоу. Говоря по совести, моему отцу содержать никого не требовалось — женщины сами с радостью готовы были капитулировать. Наши соседки в переулке только и знали, что глазеть на моего отца, рубящего гусям головы, да кокетничать с ним: «А-Ян, налей мне побольше твоего восхитительного соуса…» — «Этого в избытке», — отвечал отец.

Имя у него было некрасивое — Се Ян, оно отдавало классическим дыханием земли. Ян — это от «вскормленный небом»; вот тут в точку — не припомню, чтобы отец когда-нибудь болел. Наоборот, отчетливо помню его широченную грудь, черный ястреб на которой, когда отец обезглавливал гусей, казалось, расправлял крылья, готовый взлететь. Отец был человеком чрезвычайно мужественным, а улыбка — как у ребенка; это сводило женщин с ума, они так и ластились к нему, что не могло не укрыться от внимания матери, которая, однако, никогда не подавала вида. Мне же хотелось изловить жирного таракана и подложить им, чтобы распугать их всех к чертовой матери.

Вообще, мать моя тоже была красавицей: раньше, когда она работала продавцом в супермаркете Даймару, то пользовалась у мужчин большим успехом, однако у нее были гордость, выдержка и трезвомыслие — она всегда знала, что ей в конце концов нужно. С отцом же ее просто свела судьба — а от судьбы, как известно, не убежишь.

Они познакомились, когда мать была еще совсем молодой. Однажды она отправилась купаться со своими подругами; когда она отплыла от берега уже достаточно далеко, ногу ее свело судорогой, и мать начала тонуть. Подруги были слишком слабы, чтоб помочь ей, но тут, откуда ни возьмись, вынырнул крепкий мужчина и вытащил ее на берег. Таким образом отец не только спас мою мать, но после всего случившегося еще на протяжении получаса массировал ей ноги.

Его движения были четкими и уверенными, руки точно следовали контурам тела, а усилие было именно таким, какое должно быть, — не сильным, не слабым — и было удивительно, как такой могучий мужчина может столь деликатно обращаться с женской ногой. Под силу такое только человеку, чьи руки изо дня в день касаются чужой плоти.

— Никак не думала, что он окажется продавцом маринованных гусей, — вспоминала мать.

— Ведь мы даже не были знакомы, а ты лапал меня тогда битый час.

Отец смеялся в ответ:

— Я твой спаситель, а ты не больше, чем гусыня в моих руках.

Мать раззадоривали эти шутки, и она с кулаками бросалась на отца, а тому было все равно.

Мать решила:

— Ни за кого не пойду, только за Се Яна.

Бабушка оказалась прозорливей, как и подобает любой матери, — она не слишком одобряла этот брак, но было уже поздно — что суждено, того не миновать. Так что ко времени, когда мать забеременела мной, она вышла замуж за Се Яна.

Это было полностью ее решением, и, когда она, потеряв его, не стала плакаться в чужую жилетку — тоже ее решение. Из чего следует, что мать моя — женщина незаурядная.

Если бы не судьба, распорядившаяся подобным образом, то история моей матери могла бы сложиться иначе. Но ничего не попишешь — однажды попробовав маринованных гусей отца, она была обречена есть их до скончания дней. И я тоже.

Отец был родом из Чаочжоу; закоренелый сторонник патриархальных устоев, он никогда не посвящал женщин в свои дела: с кем он заводит дружбу, с кем встречается, — все это моей матери не касалось. Но мать мою он любил. Еще знаю, что он практиковал боевые искусства — так называемый Священный кулак: говорят, что человек, постигший эту технику, может обретать чудесные свойства, так что ни ножи, ни пули не смогут причинить ему вреда. Пожалуй, больше о моем отце я ничего и не знаю.

Мы жили в старом доме рядом с нашим рестораном: первый этаж — высокий, два других — низкие, — типичная древняя конструкция; деревянные лестницы, тусклый свет ламп. Мы жили на третьем этаже, с которого можно было попасть на крышу. Расположение нашего жилища было очень выигрышным: стоило только спуститься — и вот ты уже за прилавком. Дом этот перешел нам по наследству. Крыша примыкала к комнате, где отец тренировался, — это была его святая святых. Во время тренировок отец громко кричал, так что у нас в квартире была установлена специальная звукоизоляция. На крыше он занимался поднятием тяжестей или акробатикой; когда практиковался в Священном кулаке, то накрепко закрывал двери, так что нам, женщинам, секреты его тренировок оставались неведомы.