Юргис Балтрушайтис - Литва - рассеяние и собирание

И впрямь — им все до лампочки,
даже при этих спорах (дернуть
через границы или здесь остаться,
ибо нигде не ждут их, а сыр-бор,
быть может, кончится?).
Но споры припозднились —
стучатся стройные ребята в дверь,
(знак молнии на их мундирах), цепью
идут бойцы, усадьбу окружая,
карают коллаборационистов
старатели свободы, и толпа с мачете
стоит вплотную.

Человек, конечно,
один в природе так умен, что в силах
природу упорядочить. Лишь он
собратьев сортирует по сословью,
по форме черепа и по акценту, отделяя
зерна от плевел.
Светлый день. Цветет пион.
Воркует иволга. Погода шепчет
тому, кто победил.

В итоге улыбается и нам.
Мерцанье
экрана уплывает к северу. На тротуаре
скелет убитой телефонной будки,
торчит один фонарь над променадом.
Но уж земля под паром. Пес
бежит за малышней. Дубок воспрял.
Оставшись при своих, мир снова в форме.

Покой, казалось, после стольких бед,
благоволит нам. Нет, был краток роздых,
когда мы пировали и чуть свет
вдыхали стихотворства чистый воздух.

Звук флейты под аркадами в садах,
везде — дух мудрости, и отдаленный
шум ярмарок на ранних площадях,
и ароматных специй галеоны.

Цвета мозаик радовали глаз,
созревший плод манил, но те пророки —
безумцы, над которыми не раз
мы насмехались, протрубили сроки.

Набухли небеса, и отчий кров
настороже, и в страхе домочадцы.
Задуй свечу, а двери — на засов.
Калигула с чумой в твой дом стучатся.

Ах, сегодня Млечный Путь подобен многоточью…
Дан любому — свой неповторимый небосвод.
Ныне одному тебе глаза раскрыты ночью —
Только для тебя все мирозданье дышит и цветет!

Без тебя умолкнут реки, и деревья
Онемеют без тебя, не выпадет роса,
И светила неба оборвут свои кочевья,
И вселенную обрушит, разгромит гроза…

Ты живешь — недолговечен и увечен,
Неприметен в круговерти грозовой…
Но когда умрешь — и день умрет, и вечер,
И померкнут все светила заодно с тобой!

Прозрачней слезы, даже призрачней инея —
Офелия-дурочка, плакса-Офелия.
Стена Эльсинорская, речка пустынная
И гул немоты, немоты и безверия!..

С букетиком чахлым, набившим оскомину…
Что вербы? Ах, вербы!.. Слабеет литания:
Слезою покатится звездочка по небу…
Что может быть в мире глупей ожидания!

Что принц! Отголосок никчемного имени,
А вербы метутся в глухих повторениях:
Офелия, нимфа, припомни грехи мои
В молитвах своих, в непорочных молениях!..

Поле, крест, пустой проселок,
Словно льдины — облака,
Свет в долинах невеселых,
Песня грустная легка…

Век идет незрим-неслышим,
Внятен крон приветный взмах.
Мох взбирается по крышам,
Хриплый пес ворчит впотьмах.

Там село мое в тумане,
Мир труда и забытья…
Липы реют за домами,
Даль своя, печаль — своя.

Журавель застонет кратко,
Прянет стая в облака…
Тут, в Литве, и горе сладко,
Даже смерть и та — сладка!

Снег! Боже мой, так белозвездно,
Свежо, безмолвно — чу!..
И сладко, только чуть морозно…
Иду и сам себе шепчу.

Предместье, гаснущие блики,
Все в бледно-розовых шелках —
Гортанные вороньи клики
И эти дети на коньках.

Гуляка — прочь из кабарета
С ним девка об руку, пьяна…
Она — любовь, что мной воспета,
Изольда — это все она?!

Тупая, жалобная, злая
Толпа — куда-то стороной…
А вечер плавится, пылая
В жаровне юности хмельной.

На тумбе мятый снег, как шапка,
Извозчик расправляет кнут…
А мне зачем-то очень зябко,
Мне очень зыбко тут…

Вся в застывших цветах, в замерзающих нотах,
В непролазных, нетронутых снежных холмах
Затворилась зима — в непроглядных высотах,
В заблудившихся птицах и нежных тонах.

А стихи просто так — словно ветер — родятся
И, звеня, побегут по сугробам петлять,
Но сквозь снежные толщи не смогут прорваться
И домой — словно ветер — вернутся опять.