Юргис Балтрушайтис - Литва - рассеяние и собирание

Его первый сосед по двухместной палате очень громко молился. Молитвы пугали ходивших по коридору пациентов, поэтому спустя несколько дней его увезли. Второй, прибывший на его место, был тих и все время что-то читал. Гюнтер даже почувствовал к нему симпатию.

— Вы пишете книги? — спросил Читатель, услышав после очередного обхода фамилию Гюнтера.

— Да, — ответил Гюнтер.

Вопрос его разозлил. Вопросы о писательстве всегда его злили — в каждого спрашивающего ему хотелось запустить, чем подвернется. Останавливало лишь то, что в нынешние времена в тюрьме ничего хорошего не напишешь.

— Вы написали только те три или еще? — спросил Читатель.

— Только те три.

Гюнтеру уже исполнилось сорок пять. К этому времени другие успевают написать книг шесть-семь, а молодые классики — еще и умереть. Эта мысль Гюнтеру не понравилась.

Врачи говорили, что увеличить продолжительность жизни можно лишь с помощью денег. Денег Гюнтеру хватало только на жизнь, а на ее спасение — нет.

— Что говорят врачи? — спросил Читатель.

— Ничего хорошего.

— Очень интересно, — сказал Читатель и представился: — Вальтер Шульц.

На следующий день Гюнтера из больницы выписали. Жить в неизвестности или найти деньги.

Еще лежа в палате и плавая в поту, Гюнтер чувствовал, что денег не найдет.

Его выписали в тот же день, что и Читателя Вальтера Шульца.

Вальтер Шульц попросил у Гюнтера номер телефона. Гюнтер засомневался, давать ли, но не давать показалось неудобно. Вальтер Шульц пообещал позвонить. До сих пор читатели Гюнтеру не звонили: его читали только интеллектуалы.

Вальтер Шульц позвонил. Спустя ровно тридцать шесть дней после того, как Гюнтер на конкретных жизненных примерах убедился, что денег у него нет даже на жизнь.

Читатель сказал: у него есть финансовое предложение.

Квартиру Вальтера Шульца Гюнтер нашел легко. В престижном квартале проституток. У вокзала.

Дом девятнадцатого века кто-то додумался выкрасить в ярко-розовый цвет. В окна квартиры было видно все живое человеческое изобилие квартала.

В интерьере Читателя, Вальтера Шульца, образованный человек мог различить мотивы французского борделя. На темно-синей бархатной стене в рамках висели девять старинных эротических открыток. Если подойти поближе, можно было рассмотреть девять пухлых, совершенно обнаженных дам в робко-непристойных позах.

— Французские, — сказал невысокий, темный хозяин квартиры и погладил бородку.

В больнице он был без бородки, вспомнил Гюнтер.

В дамах на старинных раскрашенных французских открытках не было ни соблазна, ни непристойности. Они выглядели милыми и смешными.

— Представьте себе свою бабушку, — сказал хозяин квартиры. — Великолепный наборчик, купил в Бельгии, — сообщил хозяин квартиры, следя за взглядом Гюнтера. — В комплекте их должно было быть десять, но я нашел только девять. Одной недостает.

— Наверное, самой лучшей, — сказал Гюнтер, пытаясь по имеющимся девяти догадаться, в какой позе могла быть десятая дама.

Библиотека Читателя Вальтера Шульца, включавшая несколько тысяч томов на шести языках, выглядела впечатляюще.

— Составляю по методу Варбурга, — сказал Вальтер Шульц. — Вы знакомы с его методом?

— Да, разумеется, — ответил Гюнтер, рассматривая книги.

Об Аби Варбурге он где-то читал. Расставляя тома своей библиотеки, Аби использовал принцип ошибки: на тех или иных тематических полках вдруг попадалась книга, к теме совершенно не относящаяся. Такое грубое вторжение провоцировало у читателя неожиданные ассоциации. Варбург совершенствовал свою систему до тех пор, пока не угодил в сумасшедший дом. А его библиотека и библиотечный принцип остались существовать, будоража и видоизменяя умы других людей.

— Виски? — спросил Шульц.

— Нет, спасибо.

За стеной равнодушно гудел фагот.

— Культурные соседи? — спросил Гюнтер.

— Не здороваются, — ответил Вальтер Шульц. — Вы слышали об антроподермической библиопегии?

— Книги о болезнях кожи?

— Нет, — ответил Шульц, взяв с книжной полки маленькую книжечку. — Знаете, чтó это?

— Книга.

— И она обтянута…

— Кожей.

— Человéческой кожей.

— Человеческой кожей?

— И это еще не самый лучший образец антроподермической библиопегии. Хотя дорогой.

— А какой самый лучший?

— Когда видны сосок и татуировка на груди.

— Это немецкая?

— Немецкая. Более дорогие образцы обычно французские… Времен революции… Из кожи гильотинированных аристократок. Восемьдесят тысяч.