Деб Калетти - Отдаю свое сердце миру

На десерт у них мороженое с зеленым чаем, которое все притворно нахваливают, а потом они набиваются обратно в свои машины. Расчеты с официантом затянулись, поскольку платили вскладчину, и теперь они опаздывают. Приходится парковать машины за воротами и тащиться пешком до спортзала. Вот тогда Аннабель и улавливает этот запах – мокрого асфальта и сырой земли. Пока они сидели в ресторане, прошел дождь. Она в новых туфлях на шпильках и зеленом атласном платье, обтягивающем бедра, с глубоким декольте. Зеленый цвет подходит к ее глазам. В этом платье она чувствует себя красавицей. Накопленных ею денег хватило только на полплатья, остальное добавила Джина. До этого у нее было одно такое же эффектное платье, которое она надевала на свадьбу тети Энджи и дяди Пэта, но то было платье маленькой девочки, а это – платье молодой женщины, и она осторожно ступает по мокрой мостовой, чтобы не поскользнуться и не испортить его.

Вот такая она, прежняя Аннабель: беспокойная, осторожная, ответственная, но с проблесками уверенности и огоньками флирта. С любовью к жизни, яркой улыбкой, звонким смехом, чувством принадлежности к компании друзей. Она осознает, что Хищник идет рядом. То и дело он как будто случайно натыкается на ее локоть или плечо. Он в темном костюме с алым галстуком. Волосы слегка приглажены гелем по бокам.

Двери открыты, и оттуда вырываются звуки музыки. Мистер Маккензи, учитель труда, проверяет билеты. В зале они стоят группкой, неловко переминаясь, пока к ним не присоединяется Шон Гиллиам. Он сыплет шутками, а потом приглашает Сьерру на танец.

– Дестини, – говорит Джефф, загибая палец, и они с Дестини тоже уходят на танцпол. Музыканты исполняют старую песню группы Coldplay , «Yellow». И безбожно ее уродуют. И все же эти слова… « Сиянье звезды льют. Лишь для тебя».

Хищник сжимает ее пальцы.

– Пойдем, – говорит он.

Это одна из тех неловких композиций, в которых медляк чередуется с забоем. И что прикажете делать: раскачиваться или дергаться? Но Хищник обнимает ее за талию, и она обвивает его шею руками. Они не совпадают по росту, поэтому он горбится.

Она знает, что Кэт рядом – танцует с Зандером, но оба явно предпочитают выделываться. Зандер по-дурацки трясет плечами, и Кэт врезает ему кулаком. Кэт перехватывает ее взгляд и вскидывает брови в немом вопросе. Аннабель корчит гримасу. Ни за что , отвечает она.

Но сейчас она чувствует кое-что еще. Хищник, он так близко, и их тела сливаются в одно. Он тихонько подпевает.

– Изуродовали песню, – говорит она.

– Что?

– Говорю, изуродовали песню.

Похоже, он все равно ее не слышит.

– «Я кровью истеку лишь для тебя», – шепчет он ей во впадинку за ухом.

И вот он, тот момент, о котором она никогда никому не рассказывала и очень надеется, что не придется рассказывать никогда и никому. Момент, когда она почувствовала его возбуждение, давление его твердой плоти. Возможно, ей следовало бы отодвинуться, но она растерялась, не зная, что делать. Ей казалось, что лучше проявить вежливость, как если бы его эрекция была социальным промахом, на который можно великодушно закрыть глаза.

И почему бы не закрыть на это глаза? Зачем вообще принимать это на свой счет? В конце концов, он танцевал и с Джози Грин. Может, и с ней у него было то же самое. Она знает, что эрекция, как правило, дружелюбна и порой возникает на ровном месте. Никто особо и не парится по этому поводу. Но теперь всякий раз, когда она думает об этом, ее захлестывает чувство вины.

Всякий раз, мысленно возвращаясь в тот вечер, она не вполне понимает, что в ее действиях или бездействии послужило толчком к трагедии. У нее до сих пор сумбурные представления о том, что такое желание и насколько желанна она сама. Она теряется, когда думает о собственной сексуальности. Она должна владеть этим оружием и применять, как хочет – это понятно; но почему – даже если она не владеет им в совершенстве, даже если она просто остается собой – возникает это ощущение позорного приглашения или приглашения вообще? Она знает, что должна уметь приглашать, если хочет кого-то пригласить; сказать «нет», если хочет сказать «нет», или «да», если хочет сказать «да»; очаровывать или не очаровывать; да просто чувствовать себя уютно в своем теле и принимать все, что оно делает и как выглядит. Она должна чувствовать себя уверенно, но откуда взять эту уверенность и как можно быть уверенной в таких вещах? Тут сталкивается столько противоречивых сигналов: уверенность и стыд, власть и бессилие, обязательства перед другими и свой интерес – потому и не удается расслышать правду. А после того танца ее терзает настолько глубокое раскаяние, что она готова возненавидеть и зеленое платье, и свое тело в нем.